Subject
Mr Brod or Bred, Goreloe & dream volcano in Ada
From
Date
Body
Dorothy preambled her long-delayed report on her pet nightmare with a humble complaint ('Of course, I know that for your patients to have bad dreams is a zhidovskaya prerogativa'), but her reluctant analyst's attention every time it returned to her from his plate fixed itself so insistently on the Greek cross of almost ecclesiastical size shining on her otherwise unremarkable chest that she thought fit to interrupt her narrative (which had to do with the eruption of a dream volcano) to say: 'I gather from your writings that you are a terrible cynic. Oh, I quite agree with Simone Traser that a dash of cynicism adorns a real man; yet I'd like to warn you that I object to anti-Orthodox jokes in case you intend making one.' (3.8)
Ada's sister-in-law, Dorothy Vinelander, eventually marries a Mr Brod or Bred who directs archeological reconstructions at Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum'):
After helping her to nurse Andrey at Agavia Ranch through a couple of acrimonious years (she begrudged Ada every poor little hour devoted to collecting, mounting, and rearing!), and then taking exception to Ada's choosing the famous and excellent Grotonovich Clinic (for her husband's endless periods of treatment) instead of Princess Alashin's select sanatorium, Dorothy Vinelander retired to a subarctic monastery town (Ilemna, now Novostabia) where eventually she married a Mr Brod or Bred, tender and passionate, dark and handsome, who traveled in eucharistials and other sacramental objects throughout the Severniya Territorii and who subsequently was to direct, and still may be directing half a century later, archeological reconstructions at Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum'); what treasures he dug up in matrimony is another question. (ibid.)
In his article "Leo Tolstoy and the Church" (1908) Merezhkovsky compares Tolstoy to the greatest of volcanoes and the most intoxicating and sparkling of wines:
А то какие мы ни на есть «литературные мерзавцы», но и нам иногда смотреть тошно, как самый огромный из вулканов превращают в какую-то безопасно коптящую курилку, самое пьяное, играющее из вин — в какую-то выдохшую зельтерскую воду.
According to the author, the Orthodox Church wants to transform the greatest volcano into a safely smoking censer and the most intoxicating and sparkling wine into a seltzer water. (Btw., Christ's first miracle was turning water into wine.) In his article Merezhkovsky speaks of Tolstoy's forthcoming "anti-anniversary" (in 1908 Tolstoy got eighty) and mentions Eucharist (blasphemously rejected by Tolstoy):
Мысли эти пришли мне в голову по поводу толстовского «антиюбилея», о котором зашла речь на миссионерском съезде...
То, что он великий романист, что он пользуется всемирною славою, — это в область суждения церкви не входит, она знает лишь, что он, как и злейшие еретики, отвергает божество Господа Иисуса Христа, отвергает искупление, богохульно ругается над таинством св. Евхаристии, — а отсюда ясно, что члены православной церкви участвовать в чествовании врага Церкви Христовой не могут.
Но в том-то и горе, что подлинной ревности в предстоящем церковном «антиюбилее» Л. Толстого нет ни капельки.
In the last sentence of the above-quoted excerpt Merezhkovsky mentions gore (grief, sorrow; here used in the sense "the trouble"). There is gore in Goreloe.
In his article "Leo Tolstoy and Revolution" (1908) Merezhkovsky compares Tolstoy to Shakespeare, and Tolstoy's "anti-heroes" (Ada is set on Antiterra, Earth's twin planet) to Shakespeare's heroes:
Вот отчего ненавидит он или, может быть, просто не видит Шекспира. Ведь главная тайна шекспировского гения есть тайна иной, чужой, отдельной, ни на кого не похожей, единственной человеческой личности. Все толстовские герои, вернее «антигерои», живут в нём, для него; все герои Шекспира живут помимо него, сами для себя. Без Толстого нет Левина, без Шекспира Гамлет есть; Толстой заслоняет Левина, Шекспир заслоняется Гамлетом. Толстой жертвует себе своими героями; Шекспир жертвует собою своим героям. Все движение Толстого центростремительное, от «не-я» к «я»; все движение Шекспира центробежное, от «я» к «не-я». Толстой берёт; Шекспир даёт. Толстой — наиболее мужественный, Шекспир — наиболее женственный, Толстой — самовластнейший, Шекспир — свободнейший из гениев. Толстой не понял Шекспира; Шекспир понял бы Толстого. В известном смысле, именно в религиозном откровении человеческой личности Шекспир-язычник ближе ко Христу, чем Толстой-христианин.
According to the author, Shakespeare the pagan is closer to Christ than Tolstoy the Christian. Merezhkovsky's article ends as follows:
Как пророк русского и всемирного освобождения, пока живо человечество, будет жив Толстой.
As the prophet of Russian and world-wide liberation Tolstoy will be alive while mankind is alive.
Lenin, too, wrote an article on Tolstoy's anniversary. Its title, "Leo Tolstoy as the Mirror of the Russian Revolution," brings to mind a chapter in Ilf and Petrov's "The Twelve Chairs" (1928), Alfavit* - zerkalo zhizni ("The Mirror-of-Life Index"), and a chapter in "The Golden Calf" (1931), "Vasisualiy Lokhankin and his Role in the Russian Revolution" (Ilf and Petrov's satire on the Constitutional Democrats). The alphabetical Mirror-of-Life Index is Varfolomey Korobeynikov's catalogue of the furniture nationalized by the Bolshevists. When Ostap Bender visits "Varfolomeich," the latter tells him:
"We're living on top of a volcano, you know. Anything can happen. Then people will rush off to find their furniture, and where will it be? It will be here. This is where it will be. In the cupboard." (Chapter Eleven "The Mirror-of-Life Index")
"Mr. Brod or Bred" whom Dorothy Vinelander eventually married brings to mind Berlaga's bred velichiya (mania grandiosa) in "The Golden Calf:"
-- Это у вас бред, -- ласково сказала докторша, - вы в лечебнице, мы вас вылечим.
-- О-о-о! Мой слон! - вызывающе крикнул Берлага.
-- Но ведь вы поймите, -- еще ласковей сказала докторша, -- вы не вице-король, все это бред, понимаете, бред!
-- Нет, не бред, - возразил Берлага, знавший, что первым делом нужно упрямиться.
-- Нет, бред!
-- Нет, не бред!
-- Бред!
-- Не бред! (Chapter XVI "Jahrbuch fuer Psychoanalytik")
In the mental clinic Berlaga ("the viceroy of India") meets an old teacher of geography who went mad when he did not find on a map the Bering Strait ("the ha-ha of a doubled ocean," as Van calls it, 1.3) separating (on Terra) America and Russia. The poor geographer is the author of Berlaga's school text-book that helped the boy to learn about volcanoes, capes and isthmuses:
Как бухгалтер узнал впоследствии, в пампасы просился старый учитель географии, по учебнику которого юный Берлага знакомился в своё время с вулканами, мысами и перешейками. Географ сошёл с ума совершенно неожиданно: однажды он взглянул на карту обоих полушарий и не нашел на ней Берингова пролива. Весь день старый учитель шарил по карте. Всё было на месте: и Нью-Фаундленд, и Суэцкий канал, и Мадагаскар, и Сандвичевы острова с главным городом Гонолулу, и даже вулкан Попокатепетль, а Берингов пролив отсутствовал. И тут же, у карты, старик тронулся. (ibid.)
Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum') brings to mind Gorelovo, one of the seven villages (Zaplatovo, Dyryavino, Razutovo, Znobishino, Gorelovo, Neelovo, Neurozhayka tozh') in Nekrasov's poem Komu na Rusi zhit' khorosho ("Who is Happy in Russia?" 1863-76). In Part One, chapter IV ("The Happy Ones"), of "Who is Happy in Russia [or, more correctly, "in Rus"]?" Adovshchina (corrupted Odoevshchina, Prince Yurlov's estate) is mentioned:
"Слыхали про Адовщину
Юрлова князя вотчину?"
Nekrasov is the author of Korobeyniki ("The Pedlars," 1861; cf. Ilf and Petrov's Korobeynikov). In VN's Despair (1932) Ardalion (a namesake of Daniel Veen's father) misquotes Pesnya ubogogo strannika ("The Song of a Beggarly Pilgrim") from "The Pedlars:"
"Холодно, странничек, голодно!"
"Cold is the Pilgrim and Hungry!" said Ardalion, warming his palms at the central heating and misquoting the poet Nekrasov. (Chapter Six)
"A Mr Brod or Bred" also hints at brod ("ford"). Kochazhniki i brody (the paths and fords in the peat bogs) are mentioned in "The Pedlars" (chapter V):
В Кострому идут просёлками,
По болоту путь лежит,
То кочажником, то бродами.
The place names Goreloe and Gorelovo come from goret' ("to burn"). In the same chapter of Nekrasov's "Who is Happy in Rus" the grey-haired priest speaks of pozhary (the fires) the cause of which, as they write in newspapers, "remained unknown:"
Как о пожарах пишется
В газетах (я их читывал)
"Осталась неизвестною
Причина" - так и тут...
Van and Ada become lovers in the Night of the Burning Barn (1.19). Van never realizes that it was Ada who bribed Kim Beauharnais (a kitchen boy and photographer at Ardis) to set the barn on fire. Similarly, Ilf and Petrov do not tell us who exactly is responsible for setting on fire Voron'ya slobodka (the Crow's Nest) but we all know the arsonists:
"Воронья слободка" загорелась в двенадцать часов вечера, в то самое время, когда Остап Бендер танцевал танго в пустой конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский выходили из города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь.
В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, начальным звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного безделья. Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он встревожился.
-- Сожжёт, старая, всю квартиру! - бормотал он. -- Ей что?
А у меня одна рояль, может быть, две тысячи стоит.
Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую мутную бутыль с керосином, держа её на руках, как ребёнка.
Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал:
-- Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь?
Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили всё понимает.
И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом известии ужас охватил всю "Воронью слободку". Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с вытаращенными глазами.
-- Они нас сожгут, эти негодяи. Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду страховаться. Гореть всё равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю.
На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал "Родину" и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принёс домой страховой полис с сиреневой каёмкой и долго рассматривал на свет водяные знаки.
-- Это выходит, значит, государство навстречу идёт? --
сказал он мрачно. -- Оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо!
Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем.
И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в "Вороньей слободке" никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а остальные коечники разбрелись кочевать по знакомим. Днём все следили друг за другом и по частям выносили имущество из дома.
Всё было ясно. Дом был обречён. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожжённый сразу с шести концов. (chapter XXI "The End of the Crow's Nest") Note the mention of kerosene (absent in the Benten lamp during a Flavita game soon after the Night of the Burning Barn, 1.36) and electricity (banned on Antiterra after the L disaster).
The only two things Lokhankin saves from the fire are a blanket and his favorite heavy volume "Man and Woman." This book and the mention of Dr Freud (who would have interpreted the eruption of a dream volcano you know how) in another chapter of Ilf and Petrov's novel bring to mind Dr Froit of Signy-Mondieu-Mondieu in the Ardennes and his emigre brother (who may be the same man) with a passport-changed name, a Dr Froid (1.3). "Signy-Mondieu-Mondieu" seems to refer to Ostap Bender's words in "The Golden Calf." To Lokhankin's protests that he hired out the room not to three men but to one cultured bachelor Bender replies: "Mon Dieu, Vasisualiy Andreevich... don't torment yourself. Of the three of us I alone am cultured, so the clause has been observed." To his landlord's further complaints Bender says: "Mein Gott, dear Vasisualiy! Perhaps there is a great plain truth in this" (chapter XV: "Antlers and Hooves").
Leo Tolstoy did not live to see the World War I and the Revolution. In his reminiscences of Tolstoy, Gorky quotes the words Tolstoy said when they were walking together one evening:
"Man survives earthquakes, epidemics, the horrors of disease, and all the agonies of the soul, but for all time his most tormenting tragedy has been, is, and will be--the tragedy of the bedroom."
Slon (the elephant) demanded by "demented" Berlaga ("the viceroy of India") brings to mind SLON (Solovetskiy Lager' Osobogo Naznacheniya), a particularly cruel Soviet labor camp in Solovki (the Solovetsky Islands in the White Sea, in subarctic region). In 1929 Gorky visited SLON and wrote a very favorable essay, praising the camp's administration and rules.
On the other hand, Goreloe brings to mind a phrase in VN's story Vesna v Fial'te (Spring in Fialta, 1938):
"смешно, как они одинаково пахнут, горелым сквозь духи, все эти сухие хорошенькие шатеночки"
"Funny, how they all smell alike, burnt leaf [gorelym] through whatever perfume they use, those angular dark-haired girls."
In Ada Van mentions "Spring in Fialta:"
Spring in Fialta and a torrid May on Minataor, the famous artificial island, had given a nectarine hue to her [Lucette's] limbs, which looked lacquered with it when wet, but re-evolved their natural bloom as the breeze dried her skin. (3.5)
Minataor is an anagram of Taormina, a city in Sicily. According to Vasisualiy Lokhankin, his wife Varvara who left him to live with Ptiburdukov, is samka i volchitsa (a selfish female and she-wolf). The twins Romulus (the legendary founder of Rome) and Remus (who was killed by his brother) were suckled by a she-wolf. In A. D. 79 the eruption of Vesuvius, an active volcano near Naples (a city in Italy between Rome and Sicily), destroyed the ancient cities of Pompeii, Stabia and Herculaneum. Commenting on Marina's herbarium found in the attic of Ardis Hall, Ada mentions the Stabian flower girl and Van calls Ada "Pompeianella:"
The two young discoverers of that strange and sickening treasure commented upon it as follows:
'I deduce,' said the boy, 'three main facts: that not yet married Marina and her married sister hibernated in my lieu de naissance; that Marina had her own Dr Krolik, pour ainsi dire; and that the orchids came from Demon who preferred to stay by the sea, his dark-blue great-grandmother.'
'I can add,' said the girl, 'that the petal belongs to the common Butterfly Orchis; that my mother was even crazier than her sister; and that the paper flower so cavalierly dismissed is a perfectly recognizable reproduction of an early-spring sanicle that I saw in profusion on hills in coastal California last February. Dr Krolik, our local naturalist, to whom you, Van, have referred, as Jane Austen might have phrased it, for the sake of rapid narrative information (you recall Brown, don't you, Smith?), has determined the example I brought back from Sacramento to Ardis, as the Bear-Foot, B,E,A,R, my love, not my foot or yours, or the Stabian flower girl's - an allusion,** which your father, who, according to Blanche, is also mine, would understand like this' (American finger-snap). 'You will be grateful,' she continued, embracing him, 'for my not mentioning its scientific name. Incidentally the other foot - the Pied de Lion from that poor little Christmas larch, is by the same hand - possibly belonging to a very sick Chinese boy who came all the way from Barkley College.'
'Good for you, Pompeianella (whom you saw scattering her flowers in one of Uncle Dan's picture books, but whom I admired last summer in a Naples museum). Now don't you think we should resume our shorts and shirts and go down, and bury or burn this album at once, girl. Right?
'Right,' answered Ada. 'Destroy and forget. But we still have an hour before tea.' (1.1)
brod + bedroom + rebro + vino/ovin/voin = bred + dobro/Bordo + brevno + Morio
rebro - rib
vino - wine
ovin - barn
voin - warrior; cf. odin v pole ne voin ("one man in the field is not a fighter," a saying refuted by VN)
bred - delirium; ravings; gibberish
dobro - good; good deed; goods, property
Bordo - Russian spelling of Bordeaux (a city in France and the red wine praised by Pushkin in Eugene Onegin)
brevno - log, beam
Morio - Van's favorite black horse (1.25)
*Flavita (the Antiterran name of Russian Scrabble) is an anagram of alfavit (alphabet).
**Darkbloom ('Notes to Ada'): Stabian flower girl: allusion to the celebrated mural painting (the so-called 'Spring') from Stabiae in the National Museum of Naples: a maiden scattering blossoms.
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/
Ada's sister-in-law, Dorothy Vinelander, eventually marries a Mr Brod or Bred who directs archeological reconstructions at Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum'):
After helping her to nurse Andrey at Agavia Ranch through a couple of acrimonious years (she begrudged Ada every poor little hour devoted to collecting, mounting, and rearing!), and then taking exception to Ada's choosing the famous and excellent Grotonovich Clinic (for her husband's endless periods of treatment) instead of Princess Alashin's select sanatorium, Dorothy Vinelander retired to a subarctic monastery town (Ilemna, now Novostabia) where eventually she married a Mr Brod or Bred, tender and passionate, dark and handsome, who traveled in eucharistials and other sacramental objects throughout the Severniya Territorii and who subsequently was to direct, and still may be directing half a century later, archeological reconstructions at Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum'); what treasures he dug up in matrimony is another question. (ibid.)
In his article "Leo Tolstoy and the Church" (1908) Merezhkovsky compares Tolstoy to the greatest of volcanoes and the most intoxicating and sparkling of wines:
А то какие мы ни на есть «литературные мерзавцы», но и нам иногда смотреть тошно, как самый огромный из вулканов превращают в какую-то безопасно коптящую курилку, самое пьяное, играющее из вин — в какую-то выдохшую зельтерскую воду.
According to the author, the Orthodox Church wants to transform the greatest volcano into a safely smoking censer and the most intoxicating and sparkling wine into a seltzer water. (Btw., Christ's first miracle was turning water into wine.) In his article Merezhkovsky speaks of Tolstoy's forthcoming "anti-anniversary" (in 1908 Tolstoy got eighty) and mentions Eucharist (blasphemously rejected by Tolstoy):
Мысли эти пришли мне в голову по поводу толстовского «антиюбилея», о котором зашла речь на миссионерском съезде...
То, что он великий романист, что он пользуется всемирною славою, — это в область суждения церкви не входит, она знает лишь, что он, как и злейшие еретики, отвергает божество Господа Иисуса Христа, отвергает искупление, богохульно ругается над таинством св. Евхаристии, — а отсюда ясно, что члены православной церкви участвовать в чествовании врага Церкви Христовой не могут.
Но в том-то и горе, что подлинной ревности в предстоящем церковном «антиюбилее» Л. Толстого нет ни капельки.
In the last sentence of the above-quoted excerpt Merezhkovsky mentions gore (grief, sorrow; here used in the sense "the trouble"). There is gore in Goreloe.
In his article "Leo Tolstoy and Revolution" (1908) Merezhkovsky compares Tolstoy to Shakespeare, and Tolstoy's "anti-heroes" (Ada is set on Antiterra, Earth's twin planet) to Shakespeare's heroes:
Вот отчего ненавидит он или, может быть, просто не видит Шекспира. Ведь главная тайна шекспировского гения есть тайна иной, чужой, отдельной, ни на кого не похожей, единственной человеческой личности. Все толстовские герои, вернее «антигерои», живут в нём, для него; все герои Шекспира живут помимо него, сами для себя. Без Толстого нет Левина, без Шекспира Гамлет есть; Толстой заслоняет Левина, Шекспир заслоняется Гамлетом. Толстой жертвует себе своими героями; Шекспир жертвует собою своим героям. Все движение Толстого центростремительное, от «не-я» к «я»; все движение Шекспира центробежное, от «я» к «не-я». Толстой берёт; Шекспир даёт. Толстой — наиболее мужественный, Шекспир — наиболее женственный, Толстой — самовластнейший, Шекспир — свободнейший из гениев. Толстой не понял Шекспира; Шекспир понял бы Толстого. В известном смысле, именно в религиозном откровении человеческой личности Шекспир-язычник ближе ко Христу, чем Толстой-христианин.
According to the author, Shakespeare the pagan is closer to Christ than Tolstoy the Christian. Merezhkovsky's article ends as follows:
Как пророк русского и всемирного освобождения, пока живо человечество, будет жив Толстой.
As the prophet of Russian and world-wide liberation Tolstoy will be alive while mankind is alive.
Lenin, too, wrote an article on Tolstoy's anniversary. Its title, "Leo Tolstoy as the Mirror of the Russian Revolution," brings to mind a chapter in Ilf and Petrov's "The Twelve Chairs" (1928), Alfavit* - zerkalo zhizni ("The Mirror-of-Life Index"), and a chapter in "The Golden Calf" (1931), "Vasisualiy Lokhankin and his Role in the Russian Revolution" (Ilf and Petrov's satire on the Constitutional Democrats). The alphabetical Mirror-of-Life Index is Varfolomey Korobeynikov's catalogue of the furniture nationalized by the Bolshevists. When Ostap Bender visits "Varfolomeich," the latter tells him:
"We're living on top of a volcano, you know. Anything can happen. Then people will rush off to find their furniture, and where will it be? It will be here. This is where it will be. In the cupboard." (Chapter Eleven "The Mirror-of-Life Index")
"Mr. Brod or Bred" whom Dorothy Vinelander eventually married brings to mind Berlaga's bred velichiya (mania grandiosa) in "The Golden Calf:"
-- Это у вас бред, -- ласково сказала докторша, - вы в лечебнице, мы вас вылечим.
-- О-о-о! Мой слон! - вызывающе крикнул Берлага.
-- Но ведь вы поймите, -- еще ласковей сказала докторша, -- вы не вице-король, все это бред, понимаете, бред!
-- Нет, не бред, - возразил Берлага, знавший, что первым делом нужно упрямиться.
-- Нет, бред!
-- Нет, не бред!
-- Бред!
-- Не бред! (Chapter XVI "Jahrbuch fuer Psychoanalytik")
In the mental clinic Berlaga ("the viceroy of India") meets an old teacher of geography who went mad when he did not find on a map the Bering Strait ("the ha-ha of a doubled ocean," as Van calls it, 1.3) separating (on Terra) America and Russia. The poor geographer is the author of Berlaga's school text-book that helped the boy to learn about volcanoes, capes and isthmuses:
Как бухгалтер узнал впоследствии, в пампасы просился старый учитель географии, по учебнику которого юный Берлага знакомился в своё время с вулканами, мысами и перешейками. Географ сошёл с ума совершенно неожиданно: однажды он взглянул на карту обоих полушарий и не нашел на ней Берингова пролива. Весь день старый учитель шарил по карте. Всё было на месте: и Нью-Фаундленд, и Суэцкий канал, и Мадагаскар, и Сандвичевы острова с главным городом Гонолулу, и даже вулкан Попокатепетль, а Берингов пролив отсутствовал. И тут же, у карты, старик тронулся. (ibid.)
Goreloe (the 'Lyaskan Herculanum') brings to mind Gorelovo, one of the seven villages (Zaplatovo, Dyryavino, Razutovo, Znobishino, Gorelovo, Neelovo, Neurozhayka tozh') in Nekrasov's poem Komu na Rusi zhit' khorosho ("Who is Happy in Russia?" 1863-76). In Part One, chapter IV ("The Happy Ones"), of "Who is Happy in Russia [or, more correctly, "in Rus"]?" Adovshchina (corrupted Odoevshchina, Prince Yurlov's estate) is mentioned:
"Слыхали про Адовщину
Юрлова князя вотчину?"
Nekrasov is the author of Korobeyniki ("The Pedlars," 1861; cf. Ilf and Petrov's Korobeynikov). In VN's Despair (1932) Ardalion (a namesake of Daniel Veen's father) misquotes Pesnya ubogogo strannika ("The Song of a Beggarly Pilgrim") from "The Pedlars:"
"Холодно, странничек, голодно!"
"Cold is the Pilgrim and Hungry!" said Ardalion, warming his palms at the central heating and misquoting the poet Nekrasov. (Chapter Six)
"A Mr Brod or Bred" also hints at brod ("ford"). Kochazhniki i brody (the paths and fords in the peat bogs) are mentioned in "The Pedlars" (chapter V):
В Кострому идут просёлками,
По болоту путь лежит,
То кочажником, то бродами.
The place names Goreloe and Gorelovo come from goret' ("to burn"). In the same chapter of Nekrasov's "Who is Happy in Rus" the grey-haired priest speaks of pozhary (the fires) the cause of which, as they write in newspapers, "remained unknown:"
Как о пожарах пишется
В газетах (я их читывал)
"Осталась неизвестною
Причина" - так и тут...
Van and Ada become lovers in the Night of the Burning Barn (1.19). Van never realizes that it was Ada who bribed Kim Beauharnais (a kitchen boy and photographer at Ardis) to set the barn on fire. Similarly, Ilf and Petrov do not tell us who exactly is responsible for setting on fire Voron'ya slobodka (the Crow's Nest) but we all know the arsonists:
"Воронья слободка" загорелась в двенадцать часов вечера, в то самое время, когда Остап Бендер танцевал танго в пустой конторе, а молочные братья Балаганов и Паниковский выходили из города, сгибаясь под тяжестью золотых гирь.
В длинной цепи приключений, которые предшествовали пожару в квартире номер три, начальным звеном была ничья бабушка. Она, как известно, жгла на своей антресоли керосин, так как не доверяла электричеству. После порки Васисуалия Андреевича в квартире давно уже не происходило никаких интересных событий, и беспокойный ум камергера Митрича томился от вынужденного безделья. Поразмыслив хорошенько о бабушкиных привычках, он встревожился.
-- Сожжёт, старая, всю квартиру! - бормотал он. -- Ей что?
А у меня одна рояль, может быть, две тысячи стоит.
Придя к такому заключению, Митрич застраховал от огня все свое движимое имущество. Теперь он мог быть спокоен и равнодушно глядел, как бабушка тащила к себе наверх большую мутную бутыль с керосином, держа её на руках, как ребёнка.
Первым об осторожном поступке Митрича узнал гражданин Гигиенишвили и сейчас же истолковал его по-своему. Он подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал:
-- Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь?
Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили всё понимает.
И страстный квартирант в тот же день сам застраховался на большую сумму. При этом известии ужас охватил всю "Воронью слободку". Люция Францевна Пферд прибежала на кухню с вытаращенными глазами.
-- Они нас сожгут, эти негодяи. Вы как хотите, граждане, а я сейчас же иду страховаться. Гореть всё равно будем, хоть страховку получу. Я из-за них по миру идти не желаю.
На другой день застраховалась вся квартира, за исключением Лоханкина и ничьей бабушки. Лоханкин читал "Родину" и ничего не замечал, а бабушка не верила в страховку, как не верила в электричество. Никита Пряхин принёс домой страховой полис с сиреневой каёмкой и долго рассматривал на свет водяные знаки.
-- Это выходит, значит, государство навстречу идёт? --
сказал он мрачно. -- Оказывает жильцам помощь? Ну, спасибо!
Теперь, значит, как пожелаем, так и сделаем.
И, спрятав полис под рубаху, Пряхин удалился в свою комнату. Его слова вселили такой страх, что в эту ночь в "Вороньей слободке" никто не спал. Дуня связывала вещи в узлы, а остальные коечники разбрелись кочевать по знакомим. Днём все следили друг за другом и по частям выносили имущество из дома.
Всё было ясно. Дом был обречён. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи он запылал, подожжённый сразу с шести концов. (chapter XXI "The End of the Crow's Nest") Note the mention of kerosene (absent in the Benten lamp during a Flavita game soon after the Night of the Burning Barn, 1.36) and electricity (banned on Antiterra after the L disaster).
The only two things Lokhankin saves from the fire are a blanket and his favorite heavy volume "Man and Woman." This book and the mention of Dr Freud (who would have interpreted the eruption of a dream volcano you know how) in another chapter of Ilf and Petrov's novel bring to mind Dr Froit of Signy-Mondieu-Mondieu in the Ardennes and his emigre brother (who may be the same man) with a passport-changed name, a Dr Froid (1.3). "Signy-Mondieu-Mondieu" seems to refer to Ostap Bender's words in "The Golden Calf." To Lokhankin's protests that he hired out the room not to three men but to one cultured bachelor Bender replies: "Mon Dieu, Vasisualiy Andreevich... don't torment yourself. Of the three of us I alone am cultured, so the clause has been observed." To his landlord's further complaints Bender says: "Mein Gott, dear Vasisualiy! Perhaps there is a great plain truth in this" (chapter XV: "Antlers and Hooves").
Leo Tolstoy did not live to see the World War I and the Revolution. In his reminiscences of Tolstoy, Gorky quotes the words Tolstoy said when they were walking together one evening:
"Man survives earthquakes, epidemics, the horrors of disease, and all the agonies of the soul, but for all time his most tormenting tragedy has been, is, and will be--the tragedy of the bedroom."
Slon (the elephant) demanded by "demented" Berlaga ("the viceroy of India") brings to mind SLON (Solovetskiy Lager' Osobogo Naznacheniya), a particularly cruel Soviet labor camp in Solovki (the Solovetsky Islands in the White Sea, in subarctic region). In 1929 Gorky visited SLON and wrote a very favorable essay, praising the camp's administration and rules.
On the other hand, Goreloe brings to mind a phrase in VN's story Vesna v Fial'te (Spring in Fialta, 1938):
"смешно, как они одинаково пахнут, горелым сквозь духи, все эти сухие хорошенькие шатеночки"
"Funny, how they all smell alike, burnt leaf [gorelym] through whatever perfume they use, those angular dark-haired girls."
In Ada Van mentions "Spring in Fialta:"
Spring in Fialta and a torrid May on Minataor, the famous artificial island, had given a nectarine hue to her [Lucette's] limbs, which looked lacquered with it when wet, but re-evolved their natural bloom as the breeze dried her skin. (3.5)
Minataor is an anagram of Taormina, a city in Sicily. According to Vasisualiy Lokhankin, his wife Varvara who left him to live with Ptiburdukov, is samka i volchitsa (a selfish female and she-wolf). The twins Romulus (the legendary founder of Rome) and Remus (who was killed by his brother) were suckled by a she-wolf. In A. D. 79 the eruption of Vesuvius, an active volcano near Naples (a city in Italy between Rome and Sicily), destroyed the ancient cities of Pompeii, Stabia and Herculaneum. Commenting on Marina's herbarium found in the attic of Ardis Hall, Ada mentions the Stabian flower girl and Van calls Ada "Pompeianella:"
The two young discoverers of that strange and sickening treasure commented upon it as follows:
'I deduce,' said the boy, 'three main facts: that not yet married Marina and her married sister hibernated in my lieu de naissance; that Marina had her own Dr Krolik, pour ainsi dire; and that the orchids came from Demon who preferred to stay by the sea, his dark-blue great-grandmother.'
'I can add,' said the girl, 'that the petal belongs to the common Butterfly Orchis; that my mother was even crazier than her sister; and that the paper flower so cavalierly dismissed is a perfectly recognizable reproduction of an early-spring sanicle that I saw in profusion on hills in coastal California last February. Dr Krolik, our local naturalist, to whom you, Van, have referred, as Jane Austen might have phrased it, for the sake of rapid narrative information (you recall Brown, don't you, Smith?), has determined the example I brought back from Sacramento to Ardis, as the Bear-Foot, B,E,A,R, my love, not my foot or yours, or the Stabian flower girl's - an allusion,** which your father, who, according to Blanche, is also mine, would understand like this' (American finger-snap). 'You will be grateful,' she continued, embracing him, 'for my not mentioning its scientific name. Incidentally the other foot - the Pied de Lion from that poor little Christmas larch, is by the same hand - possibly belonging to a very sick Chinese boy who came all the way from Barkley College.'
'Good for you, Pompeianella (whom you saw scattering her flowers in one of Uncle Dan's picture books, but whom I admired last summer in a Naples museum). Now don't you think we should resume our shorts and shirts and go down, and bury or burn this album at once, girl. Right?
'Right,' answered Ada. 'Destroy and forget. But we still have an hour before tea.' (1.1)
brod + bedroom + rebro + vino/ovin/voin = bred + dobro/Bordo + brevno + Morio
rebro - rib
vino - wine
ovin - barn
voin - warrior; cf. odin v pole ne voin ("one man in the field is not a fighter," a saying refuted by VN)
bred - delirium; ravings; gibberish
dobro - good; good deed; goods, property
Bordo - Russian spelling of Bordeaux (a city in France and the red wine praised by Pushkin in Eugene Onegin)
brevno - log, beam
Morio - Van's favorite black horse (1.25)
*Flavita (the Antiterran name of Russian Scrabble) is an anagram of alfavit (alphabet).
**Darkbloom ('Notes to Ada'): Stabian flower girl: allusion to the celebrated mural painting (the so-called 'Spring') from Stabiae in the National Museum of Naples: a maiden scattering blossoms.
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Visit Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
View Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Visit "Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
Manage subscription options: http://listserv.ucsb.edu/