-------- Original Message --------
In his "Silhouettes of Russian Writers" Aihenvald compares Valeriy
Bryusov
to
Salieri (immediately after mentioning Hamlet's feigned madness):
Как в притворном безумии Гамлета, в его преднамеренном художестве видна
система, и не убраны громоздкие леса методы. Специалист искусства, не
только
он, явно для всех, поставил ему подножием ремесло, как Сальери, но и
оцепенел в своей эстетической профессиональности, и в самой широте своих
сюжетов и сведений оказался узким, проявил нечто тесное и тупое, —
поэт-педант.
According to Ayhenvald, Bryusov left the winged Pegasus for an ox (cf.
PF,
note to line 922, one of Shade's variants: "England where poets flew the
highest, now / Wants them to plod and Pegasus to plough"):
Музагет его поэзии — вол; на него променял он крылатого Пегаса и ему
сам же
правильно уподобляет свою тяжелую мечту. Его стихи не свободнорожденные.
Илот искусства, труженик литературы, он, при всей изысканности своих
тем и
несмотря на вычуры своих построений, не запечатлел своей книги красотою
духовного аристократизма ибеспечности. Всегда на его челе заметны
неостывшие капли трудовой росы. Aihenvald calls Bryusov an "heilot of
art,
toiler of literature." Илот (heilot, a slave in ancient Sparta) almost
rhymes with Элиот (Eliot). T. S. Eliot = toilest, Kinbote = Botkine,
Botkin
= nikto b. Mozart to Salieri: Nikto b ne stal zabotit'sya o nuzhdah
nizkoy
zhizni (no one would attend to the needs of everyday life)
Aihenvald points out that, the author of countless Fore- and Afterwords,
Bryusov is his own critic and commentator:
Свой собственный критик и комментатор, он в бесчисленных предисловиях и
послесловиях, отягощающих слова, классифицирует и квалифицирует себя,
заботливо распределяет себя по рубрикам и из прежних стихов своих
бережливо
нарезает эпиграфы для своих же новых произведений.
Aihenvald's article ends as follows:
Однако, таковы уже изначальные условия человеческих сил, что
преодоленная
бездарность, — это все таки не то, что дар (surmounted mediocrity and
gift
are not quite the same).
In Hodasevich's memoirs "Necropolis," one of the essays is dedicated to
Bryusov. The hero of another essay, Muni (pen name of the poet Samuil
Kissin, Hodasevich's alter ego who committed suicide) attempted to
become
another person, Aleksandr Aleksandrovich Beklemishev.
Carolyn's theory is not so far-fetched, after all, is it?
Alexey
---