ГУМАНИСТ НАБОКОВ ПРЕПАРИРУЕТ ⌠ДОН КИХОТА■
Набоков В. В. Лекции о ⌠Дон Кихоте■. М.: Издательство Независимая Газета, 2002.
⌠Мои университетские лекции (Толстой, Кафка, Флобер, Сервантес) слишком сыры и хаотичны и никогда не должны быть
опубликованы. Ни одна из них!■ √ такое категорическое распоряжение сделал Набоков в апреле 1972 года после ревизии материалов,
оставшихся от его преподавательской поденщины в Корнелле и Гарварде. При жизни писателя из его лекций не было опубликовано
ни строчки. Но уже три года спустя после кончины Мастера его волю нарушили: к радости набокофилов и набоковианцев на свет
Божий были извлечены лекции о западноевропейских писателях (Джейн Остин, Диккенс, Флобер, Стивенсон, Пруст, Кафка, Джойс);
чуть позже появились ⌠Лекции по русской литературе■, а в 1983 году √ ⌠Лекции о ⌠Дон Кихоте■■, прочитанные Набоковым весной
1952 года в Гарвардском университете.
Во второй половине девяностых ⌠Издательство Независимая Газета■ одарило российских читателей превосходными переводами двух
первых томов набоковских лекций и благодаря им завоевало себе репутацию одного из самых интеллигентных издательств
постсоветской России (обе книги сделались бестселлерами и выдержали несколько переизданий). Теперь нашему вниманию
предлагаются ⌠Лекции о ⌠Дон Кихоте■■ √ третья панель литературоведческого триптиха Владимира Набокова. Знакомясь с ней, во
избежание разочарований и недоразумений будем помнить и о завещании писателя, и о том, что перед нами, действительно, ⌠сырые
и хаотичные■ лекционные материалы, сведенные в единое целое после кропотливых текстологических изысканий. Без учета этих
факторов можно легко скатиться до уровня ныне подзабытого беллетриста-⌠постмодерьмиста■, года два назад разразившегося
сальерической статьей, начиненной нелепыми придирками к ⌠Лекциям по зарубежной литературе■ (по сути √ к изданным против
авторской воли черновикам, представляющим, однако, б?льшую ценность, чем вся писанина нашего зоила, заплутавшего, явно
заплутавшего в лабиринте проклятых вопросов).
Ругать набоковские лекции √ проще простого, тем более что и сам ⌠лектор■ частенько дает для этого повод. Чего стоит хотя бы
господствующий в книге описательно-парафрастический метод, до боли напоминающий высмеянный в ⌠Даре■ линёвский прием
⌠межцитатных мостиков■, когда авторская речь сводится к тощим прокладкам между внушительными цитатными блоками. (Добрую
треть лекций занимает поглавный конспект ⌠Дон Кихота■, да и в основном тексте пространный пересказ и обильное цитирование
занимают слишком большое место.)
Многих читателей может покоробить неистребимый снобизм Набокова, его тенденциозность, неспособность отрешиться от
собственных эстетических установок, равно как и нарочитая эпатажность некоторых заявлений, откровенно рассчитанных на
неискушенных американских студентов: ⌠⌠Дон Кихот■ был назван величайшим из романов. Это, конечно, чушь■. Историзм,
объективная беспристрастность √ качества едва ли знакомые эксцентричному профессору Набокову, всегда подходившему к
шедеврам далеких литературных эпох с собственной меркой и ценившему в них главным образом то, что было созвучно его
писательскому опыту.
Как мы помним из ⌠Комментария к ⌠Евгению Онегину■■, Сервантес не входил в число любимцев Набокова и аттестовался как один
из ⌠глиняных идолов академической традиции■. Неудивительно, что автор ⌠Лекций о ⌠Дон Кихоте■■ особо с ним не церемонится и
порой выступает не столько в роли исследователя, сколько в качестве придирчивого критика и ревнивого соперника, жадно
подмечающего слабости и изъяны у потенциального конкурента: придирчиво выискивает примеры ⌠безжизненного,
искусственного, шаблонного описания природы■; ехидно указывает на композиционную неслаженность, громоздкие вставные
новеллы и разного рода сюжетные неувязки; бракует сцену рокового поединка Дон Кихота с Самсоном Карраско (⌠Весьма
невыразительная сцена. Автор устал. По-моему, он мог бы вложить в нее гораздо больше выдумки, сделать гораздо забавнее и
увлекательнее. Эта сцена должна была бы стать кульминацией романа, самой яростной и упорной битвой в целой книге!■). Сам
роман объявляется ⌠сущим пугалом среди шедевров■, ⌠лоскутной, бессвязной историей, спасенной от распада лишь изумительным
инстинктом автора■.
Добавьте сюда терминологическую небрежность (лектор благополучно отождествляет понятия ⌠тема■ и ⌠структурный прием■),
ритуальные выпады против Достоевского √ автора ⌠совершено безответственных и старомодных романов, где десяток людей
устраивают грандиозный скандал в купе спального вагона √ который никуда не едет■, √ и у вас сложится впечатление, что перед
нами √ всего лишь очередной набор набоковских ⌠твердых суждений■.
Но воздержимся от поспешных выводов. Тот, кто даст себе труд внимательно прочитать ⌠Лекции о ⌠Дон Кихоте■■, найдет в них
немало любопытного и даже неожиданного √ того, что разрушает шаблонный образ холодного и жестокосердого насмешника
Набокова.
Первая неожиданность: вопреки прежним декларациям, третирующим ⌠так называемую реальную жизнь■ как презренный ⌠мир
общих мест■, убогую абстракцию, абсолютно чуждую литературе, профессор Набоков воссоздает историко-культурный контекст
⌠Дон Кихота■ (две первых главки, ⌠Где? ⌠Дон Кихота■■ и ⌠Когда? ⌠Дон Кихота■■, √ едва ли не самые лучшие в книге) и не забывает о
нем на протяжении всего цикла лекций, проводя интересные параллели между вымышленной вселенной романа и его реальным
фоном (так, ночное бдение над оружием ⌠новообращенного■ рыцаря Печального Образа вызывает у лектора ассоциацию с
Игнатием Лойолой, который ⌠накануне основания Общества Иисуса провел ночь перед престолом Девы Марии подобно
совершающим бдение рыцарям■ из романов).
Еще один приятный сюрприз: разбирая ⌠Дон Кихота■, профессор Набоков все больше и больше увлекается ⌠лоскутной, бессвязной
историей■ и, дезавуируя собственные приговоры, все чаще и чаще одаривает Сервантеса восторженными похвалами: ⌠Какой
мастерский прием!■, ⌠восхитительный, гениальный ход■, ⌠превосходно написанная глава■, ⌠тонкое искусство, с которым Сервантес
чередует приключения своего героя, выше всяких похвал┘■. Перед нами уже не высокомерный критикан, а чуткий и взыскательный
Мастер, который способен отрешиться от предубеждений и по достоинству оценить удачу собрата по перу. В конце концов
Набоков признает гениальной удачей образ главного героя, который ⌠благодаря художественному и нравственному гению своего
создателя стал художественной реальностью для читателей всех времен■. Подобные признания с лихвой искупают все прежние
снобистские выходки.
Но самая главная неожиданность заключается в том, что Набоков проникается настоящей любовью к злополучному Рыцарю
Печального Образа. ⌠Борец с неправдой■, ⌠светоч и зерцало всего странствующего рыцарства■, ⌠враг чародеев■, ⌠защитник
страждущих влюбленных■, ⌠покровитель обиженных девиц■ настолько очаровывает лектора, что тот начинает горько сетовать на
частые поражения своего любимца и, наоборот, простодушно радуется дон кихотовым победам, безоговорочно оправдывая
чудачества обаятельного безумца: ⌠В интересах художественного равновесия нашему рыцарю совершенно необходимо одержать
легкую и красивую победу в девятнадцатой главе. Участники похоронной процессии получили по заслугам √ незачем было рядиться
в ку-клукс-клановские балахоны и зажигать факелы■. Щедро раздавая уничижительные эпитеты всем противникам ⌠избавителя
принцесс■, гуманист Набоков обвиняет в ⌠омерзительной жестокости■ и самого Сервантеса, и его персонажей. Увлекаясь, автор
⌠Камеры обскуры■ и ⌠Под знаком незаконнорожденных■ называет роман Сервантеса ⌠настоящей энциклопедией жестокости■,
⌠одной из самых страшных и бесчеловечных из написанных когда-либо книг■. На наших глазах происходит настоящее чудо: холодный
эстет и формалист, заклейменный критиками как бездушное чудовище, превращается в ⌠убежденного моралиста, изобличающего
грех, бичующего глупость, высмеивающего пошлость и жестокость, √ утверждающего главенство нежности, таланта и чувства
гордости■.
И хотя бы ради этой волшебной метаморфозы вам просто необходимо прочитать ⌠Лекции о ⌠Дон Кихоте■■. Тем более что после них
у вас непременно появится желание перечитать роман Сервантеса (⌠сокровищницу наслаждений■, ⌠залежи утех■, как сказал бы
сервантесовский герой) и вслед за Набоковым ощутить ⌠безымянный озноб искусства■ и ⌠трепет эстетического удовольствия■. Ради
этого и стоило нарушить запрет великого художника.
Николай Мельников