In his poem "Диссона" (Dissonance?
1912), Igor Severyanin addresses a married woman, whose husband is a titled
diplomat (either a Count or a Prince, for the author addresses the
woman Ваше сиятельство, "your Serenity," which was a standard way to
address Counts and Princes in the pre-Revolutionary Russia), "посол
Арлекинии" (the embassador of Harlequinia). One can not
help remembering Vadim's benefactor in LATH, Count (граф)
Starov, an old Russian diplomat in London. As to Vadim Vadimovich himself, he is
a Prince (князь).
True, Nabokov despised Severyanin (pen name of
Igor' Lotarev, 1887-1941) as a poet, but he does mention him in "Другие берега"
(Chapter Eleven, 2): Из всех моих
петербургских вёсен та весна 16-го года представляется мне самой яркой, когда
вспоминаю такие образы, как: золотисто-розовое лицо моей красивой, моей милой
Тамары в незнакомой мне большой белой шляпе среди зрителей футбольного
состязания, во время которого редкая удача сопровождала моё голкиперство;
вкрадчивый ветер и первую пчелу на первом одуванчике в двух шагах от сетки гола;
гудение колоколов и тёмно-синюю рябь свободной Невы; пёструю от конфетти слякоть
Конно-Гвардейского Бульвара на Вербной неделе, писк, хлопанье, американских
жителей, поднимающихся и опускающихся в сиреневом спирту в стеклянных трубках,
вроде как лифты в прозрачных, насквозь освещённых небоскрёбах Нью-Йорка;
бабочку-траурницу - ровесницу нашей любви,- вылетевшую после зимовки и гревшую в
луче апрельского солнца на спинке скамьи в Таврическом Саду свои поцарапанные
чёрные крылья с выцветшим до белизны кантом; и какую-то волнующую зыбь в
воздухе, опьянение, слабость, нестерпимое желание опять увидеть лес и поле,- в
такие дни даже Северянин казался поэтом.
This
corresponds to the passage in Speak, Memory (Chapter Twelve, 2)
beginning: "That spring of 1916..." and ending: "...made one drunk
with desire for the woods and the
fields." No северяне ("northeners") in
it.
To return briefly to Gumilyov: no, it seems that
Odoevtseva wasn't his mistress. In her "On the Banks of the Neva" she writes in
detail how Gumilyov composed Заблудившийся трамвай ("The Stray Streetcar") in
early spring, 1921. He did it after a night of gambling and drinking. Hence
Le Tramway ivre. By the way, Gumilyov was one of the first Russian
translators of Rimbaud's Voyelles.
Re drancunculi (thanks to Victor for his
learned comments): this word also occurs in LATH: "my grumble is
repetitious, I know, but the matter rankles - a word which comes from
dracunculus, a 'baby dragon'" (Part Two, 8).
Alexey
Sklyarenko