At the end of VN's play Sobytie (The Event, 1938) Troshcheykin who fears assassination and has a feeling that he can blow up any moment compares the late tea after Antonina Pavlovna's birthday party to pir vo vremya chumy (feast in the time the plague):

Трощейкин. О, если бы вы могли предсказать, что с нами будет! Вот мы здесь сидим, балагурим, пир во время чумы, а у меня такое чувство, что можем в любую минуту взлететь на воздух. (Барбошину.) Ради Христа, кончайте ваш дурацкий чай!

(To Barboshin: "For Christ's sake, finish your idiotic tea!" Act Three)

The characters in Pushkin's little tragedy Pir vo vremya chumy ("Feast in the Time of the Plague," 1830) include Walsingham, the feast's chairman who composed Gimn v chest' chumy ("A Hymn in Honor of the Plague"):

Как от проказницы Зимы,
Запрёмся также от Чумы!
Зажжём огни, нальём бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы

There is Вальс (Waltz) in Вальсингам (Walsingham). In his tronnaya rech' ("king's speech," as Trance calls it) Waltz, the hero of VN's play Izobretenie Val'sa (The Waltz Invention, 1938) who can blow up a city, mentions uroki strakha, uroki nezabvennye (fear's unforgettable lessons):

Знаю, -- какой-нибудь лукавый умник скажет, что, как основа царствия, угроза -- не то, что мрамор мудрости... Но детям полезнее угроза, чем язык увещеваний, и уроки страха -- уроки незабвенные... (Act Two)

The reporter Son (in the English version, Trance) compares Waltz (whose game has but one rule: love to mankind) to a planetary Don Juan and himself, to Leporello:

СОН: Заметьте, что я ещё не знаю в точности правил вашей игры, я только следую им ощупью, по природной интуиции.

ВАЛЬС: В моей игре только одно правило: любовь к человечеству.

СОН: Ишь куда хватили! Но это непоследовательно: меня вы лишаете мелких прав Лепорелло, а сами метите в мировые Дон-Жуаны. (Act One)

Don Juan and Leporello are characters in Pushkin's little tragedy Kamennyi gost' ("The Stone Guest," 1830) completed, it is supposed, on the morning before the poet's duel (Jan. 27, 1837).

In Blok's poem Shagi komandora ("The Knight Commander's Footsteps," 1912) Don Juan loses his freedom after he became acquainted with strakh (fear):

Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном - туман.
Что теперь твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?

In the poem's opening line tyazhkiy, plotnyi zanaves (the heavy, thick curtain) at the door of Donna Anna's bedroom is mentioned. In The Event - just before the final stage direction zanaves (the curtain fall) - Meshaev the Second (who lives in the country and in the long winter evenings toyed with palm reading) automatically takes the hand of Barboshin (the private detective who wants to know his future). As a birthday present, Meshaev the Second gives to Antonina Pavlovna a basket of apples:

В открытую дверь слышно, как говорит Мешаев Второй, и вот он входит с корзиной яблок, сопровождаемый Любовью.

Мешаев Второй. Боже мой, значит, случилась путаница? Экая история! Простите... Я страшно смущён. Не будите её, пожалуйста. Вот я принёс яблочков, и передайте ей, кроме того, мои извинения. А я уж пойду... (Act Three)

Yabloko (apple) has Blok in it. The eleven generals in The Waltz Invention resemble the mystics in Blok's play Balaganchik (Little Booth, 1906). Alexander Blok (the author of The Twelve, 1918) was married to Lyubov' Mendeleev. In The Event Troshcheykin's wife Lyubov' accuses her husband of turning her mother's birthday party into a koshmarnyi balagan (nightmarish farce):

ЛЮБОВЬ: (мужу). Я не знаю, почему нужно из всего этого делать какой-то кошмарный балаган. (Act Two)

In The Waltz Invention Waltz admits that he is an extremely impatient person, as the Colonel has remarked:

Вальс. Я вообще крайне нетерпеливый человек, как правильно заметил ваш секретарь. (Act One)

Unless he was eavesdropping at the door (as the Colonel does after the Minister of War asked him to leave the room), Waltz could not have heard what the Colonel said of him:

Министр. Ну, вы всегда найдете отговорку. Что ж, придётся и сию чашу выпить... Весьма вероятно, что он уже дожидается в приёмной.
Полковник. Да, это народ нетерпеливый... Вестник, бегущий без передышки множество вёрст, чтобы поведать пустяк, сон, горячечную мечту...

The colonel compares Waltz to a messanger who runs many miles without a respite in order to relate a trifle, his own trance, delirious dream. (Ibid.)

In Act Three Waltz, preparing to receive the Minister of War, repeats the latter's words in Act One:

Полковник (по телефону). Слушаюсь... Слушаюсь. (К Вальсу.) Господин военный министр к вам, по важному делу, -- насчёт покушения. Следует принять, конечно.
Вальс. А я надеялся, что Сон... Что ж -- придётся и сию чашу выпить.

"And I hoped, it was Trance... Well, I will have to drink this cup too."

In Blok's play Neznakomka (The Incognita, 1906) there is a similar mysterious repetition of words:

Молодой человек. Костя, друг, да она у дверей дожида...

Запинается на полуслове. Все становится необычайно странным. Как будто все внезапно вспомнили, что где-то произносились те же слова и в том же порядке. (Vision Three)

In his review of The Event Hodasevich says that the author could have entitled his play Strakh ("Fear"). In a letter of Sept. 23, 1873, to Strakhov, Tolstoy speaks of the murder of Suvorin's first wife Anna Ivanovna by her lover:

Я же во время сидений обращаю его из петербургской в христианскую веру и, кажется, успешно. Нынче он мне рассказывал про убийство Сувориной. Какое знаменательное событие!

"Today he [the painter Kramskoy who made Tolstoy's portrait] told me about the murder of Suvorina. What a significant sobytie (event)." The main character in The Event, Troshcheykin is a portrait painter.

Blok's article on Tolstoy's eightieth anniversary was entitled Solntse nad Rossiey ("The Sun above Russia," 1908). The guests at Antonina Pavlovna's birthday party include a reporter from Solntse ("The Sun"). In The Waltz Invention, Waltz, as he waits in the Minister's waiting-room, reads an old newspaper:

Полковник. Вообразите, насилу отыскал! Чудак спокойно сидел в нише и читал газету.
Министр. Ну-ка, подойдите ко мне. Хороши...
Вальс. Одну минуточку, дайте дочитать фельетон. Я люблю старые газеты... В них есть что-то трогательное, как, знаете, в болтливом бедняке, которого кабак давно перестал слушать. (Act One)

As he speaks to Waltz, the Minister uses the word khoroshi (pl. of khorosh, "good, nice"). In The Event, Lyubov', as she speaks to Ryovshin, uses the same word:

Трощейкин. Вот, послушай, Люба, что он рассказывает. (Лезет в карман за запиской.)

Рёвшин. Дорогой мой, вы согласились этого рискованного анекдота дамам не сообщать.

Любовь. Нет, сообщите немедленно.

Трощейкин. Ах, отстаньте вы все от меня! (Уходит.)

Любовь (Рёвшину). Хороши!

Рёвшин. Клянусь, Любовь Ивановна... (Act Two)

At Antonina Pavlovna's birthday party Meshaev the First gives her roses ending his brief speech with the exclamation: Kak khoroshi, kak svezhi byli rozy! ("How beautiful, how fresh were the roses!"), a line from Myatlev's poem made famous by Turgenev who used it as a title of and the refrain in one of his poems in prose:

Мешаев. В таком случае ограничусь тем, что поздравляю вас с днём рождения, уважаемая Антонина Павловна. (Вынимает шпаргалку.) "Желаю вам ещё долго-долго развлекать нас вашим прекрасным женским дарованием. Дни проходят, но книги, книги, Антонина Павловна, остаются на полках, и великое дело, которому вы бескорыстно служите, воистину велико и обильно, - и каждая строка ваша звенит и звенит в наших умах и сердцах вечным рефреном. Как хороши, как свежи были розы!" (Подаёт ей розы.) (Act Two)

The word khoroshi brings to mind the phrase that at Pletnyov's literary evening Turgenev heard Pushkin say:

Khoroshi nashi ministry, nechego skazat'!

"Our ministers are nice, indeed!"

Turgenev met Pushkin only twice, shortly before the poet's fatal duel. Pushkin's obituary (written by Prince Odoevski, the author of Russkie nochi, "The Russian Nights," 1843) that appeared in Literary Supplement to The Russian Invalid newspaper began: "the sun of our poetry has set." I suggest that it rose again in 1952, when The Gift appeared in its full form. But VN's Dar was completed in 1937, a year before The Event and The Waltz Invention. In Russia 1937 was the year of Great Terror (and of the 100th anniversary of Pushkin's death).

Btw, Pushkin's Eugene Onegin is dedicated to Pletnyov. VN dedicated all his novels to his wife Vera. Only The Gift is dedicated to VN's mother. Chapter Four (rejected by the editors of Contemporary Notes) of The Gift is Fyodor's book Zhizn' Chernyshevskogo ("The Life of Chernyshevski"). Chernyshevski is the author of Chto delat'? ("What to Do?" 1862). In his "Hymn in Honor of the Plague" Pushkin's Walsingham asks the questions: Chto delat' nam? i chem pomoch'? ("what should we do? and how can we help?") and answers them.