Антонина Павловна. Когда вы пришли, Пётр
Николаевич, я собиралась прочитать присутствующим одну маленькую вещь, но теперь
я при вас что-то не смею.
Писатель. Притворство. Вам будет только
приятно. Полагаю, что в молодости вы лепетали между поцелуями, как все лживые
женщины.
Антонина Павловна. Я давно-давно это забыла, Пётр
Николаевич.
Писатель. Ну, читайте. Послушаем.
Антонина Павловна.
Итак, это называется "Воскресающий Лебедь".
Писатель. Воскресающий лебедь...
умирающий Лазарь... Смерть вторая и заключительная... А,
неплохо...
Антонина Павловна. Нет, Пётр Николаевич, не Лазарь:
лебедь.
Писатель. Виноват. Это я сам с собой. Мелькнуло. Автоматизм
воображения. (Act Two)
At the birthday party on her fiftieth
anniversary Antonina Pavlovna (Troshcheykin's mother-in-law) reads her
story Voskresayushchiy lebed' ("The Resurrecting Swan"). The famous
writer muses: "resurrecting swan... dying Lazarus... second and final
death... ah, not bad..."
In his poem Siren' na kamne ("Lilac on the Stone,"
1904) from Trilistnik osenniy ("The Autumnal Trefoil") Innokentiy
Annenski compares a lilac bush growing through the tombstone to
Lazarus raised from the dead:
Вот кем-то врезан крест замшённый
В плите
надгробной, и, как тень,
Сквозь камень, Лазарь воскрешённый,
Пробилась
чахлая сирень.
Annenski is the author of Umirayushchiy Turgenev. Klara
Milich ("The Dying Turgenev. Klara Milich"), an essay included in
Kniga otrazheniy ("The Book of Reflections," 1906). Another guest at
Antonina Pavlovna's birthday party, Meshaev the First, gives her roses
and ends his brief speech with a quotation from Turgenev's poem in
prose:
Мешаев. В таком случае ограничусь
тем, что поздравляю вас с днём рождения, уважаемая Антонина Павловна.
(Вынимает шпаргалку.) "Желаю вам ещё
долго-долго
развлекать нас вашим прекрасным женским дарованием. Дни проходят,
но книги, книги, Антонина Павловна, остаются на полках, и великое дело,
которому вы бескорыстно служите, воистину велико и обильно, -- и
каждая строка ваша звенит и звенит в наших умах и сердцах вечным рефреном.
Как хороши, как свежи были розы!" (Подаёт ей розы.) (Act Two)
The author of Kiparisovyi larets ("The
Cypress Casket," 1909) who suffered from a heart disease, Annenski
(1855-1909) was obsessed by the idea of death. In his essay "On
Annenski" (1935) Hodasevich compares Annenski to Ivan Golovin, the
hero of Tolstoy's story Smert' Ivana Ilyicha ("The Death of Ivan
Ilyich," 1886). Tolstoy is the author of Voskresenie ("Resurrection,"
1899). In his poem Pamyati Annenskogo ("In Memory of Annenski")
Gumilyov (the poet who despised death and who was executed by the
Bolsheviks) calls Annenski posledniy iz tsarskosel'skikh lebedey
(the last swan of Tsarskoe Selo):
К таким нежданным и певучим
бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий
Анненский последним
Из царскосельских
лебедей.
From Lips to Lips (the English version
of VN's stroy Usta k ustam, 1931):
In reply he [Ilya Borisovich] got a letter
with expression of deep gratitude and a communication
to the effect that the next issue of Arion would come out in a month's
time. A postscript contained a courteous request:
Allow us to put, 'a novel by Ilya
Annenski,' and not, as you suggest, 'I. Annenski,' otherwise there might be some
confusion with the 'last swan of Tsarskoe Selo,' as Gumilyov calls
him.
The editor of Arion whose letter from
Paris Ilya Borisovich received and whom he meets in person at a
Berlin theater, Galatov is a recognizable portrait of G. Ivanov, one of the
editors of Chisla (The Numbers). In his memoirs "The St.
Petersburg Winters" (1928) Ivanov mentions Annenski's sudden death of heart
failure at the railway station:
Там, в этом жёлтом сумраке, с Акакия Акакиевича
снимают шинель, Раскольников идёт убивать старуху, Иннокентий Анненский, в
бобрах и накрахмаленном пластроне, падает с тупой болью в сердце на грязные
ступени Царскосельского вокзала, прямо:
В жёлтый пар петербургской
зимы,
В жёлтый снег, облипающий
плиты,
которые он так "мучительно любил". (chapter IV)
Meshaev the Second (Meshaev the
First's twin brother who lives in the country and comes to the city with the
evening train) met Barbashin (who sent his greetings to mutual
friends) at the railway station:
Мешаев Второй (машинально беря
ладонь Барбошина). Вы от меня требуете слишком многого, сударыня. Рука
иногда недоговаривает. Но есть, конечно, ладони болтливые, откровенные.
Лет десять тому назад я предсказал одному человеку всякие катастрофы, а
сегодня, вот только что, выходя из поезда, вдруг вижу его на перроне
вокзала. Вот и обнаружилось, что он несколько лет просидел в
тюрьме из-за какой-то романтической драки и теперь уезжает за границу навсегда.
Некто Барбашин Леонид Викторович. Странно было его встретить и тотчас опять
проводить.
(Наклоняется над рукой Барбошина, который тоже сидит с
опущенной головой.)
Просил кланяться общим знакомым, но вы его, вероятно,
не знаете... (Act Three)
According to Antonina Pavlovna (who recently
read the book by a Hindu who cites some striking examples), in India
there is a superstition only great people die on their birthdays, zakon
tselykh chisel (the law of whole
numbers):
Антонина Павловна. За себя я
спокойна. В Индии есть поверье, что только великие люди умирают в день
своего рождения. Закон целых чисел.
Любовь. Такого поверья нет, мамочка.
(Act Two)
According to Lyubov' (Antonina Pavlovna's
daughter), such a superstition does not exist.
The Meshaev twins bring to mind Tyutchev's poem
Bliznetsy ("The Twins," 1850). In Tyutchev's poem the two pairs of
twins are Smert' i Son (Death and Sleep) and
Samoubiystvo i Lyubov' (Suicide and Love). Antonina Pavlovna assumes
that Barbashin can commit suicide at Lyubov's feet:
Любовь. Одним словом: господа, к
нам в город приехал ревизор. Я вижу, что ты всю эту историю воспринимаешь как
добавочный сюрприз по случаю твоего
рождения. Молодец, мамочка! А как,
по-твоему, развивается дальше? Будет стрельба?
Антонина Павловна. Ну, это
ещё надобно подумать. Может быть, он сам покончит с собой у твоих
ног.
Любовь. А мне очень хотелось бы знать окончание. Леонид
Викторович говорил о пьесах, что если в первом действии висит на стене
ружье, то в последнем оно
должно дать осечку. (Act
Two)
According to Lyubov', Barbashin used to say
of plays: if in the first act there is a gun hanging on the wall, in the
last act it should misfire. Barbashin turns inside out Chekhov's famous dictum.
Antonina Pavlovna's name and patronymic clearly hint at Chekhov. Like the author
of The Three Sisters (1901) and Vishnyovyi sad (The
Cherry Orchard (1904), Antonina Pavlovlovna's late husband was a
doctor. Lyubov's sister Vera mentions their house and orchard that were
sold after their father's death:
Вера. Когда папа умер и был
продан наш дом и сад, мне было обидно, что как-то в придачу отдаётся всё, что
было в углах нашёптано, нашучено, наплакано. (Act
One)
At the end of Lips to Lips Ilya
Borisovich returns to the theater to fetch his trost' (cane) that he
forgot at the cloakroom. The name Troshcheykin comes from trostit'
(obs., to twist). Trost', trostnik (reed) and
trostit' are related words. In his poem Pevuchest' est' v
morskikh volnakh ("There's a melodiousness in the sea waves..." 1865)
Tyutchev quotes Pascal's definition of man, myslyashchiy
trostnik ("the thinking reed"):
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа
не то поёт, что, море,
И ропщет мыслящий тростник?
Whence this disharmony? How did it
arise?
In the general chorus, why this solo refrain?
Why do our souls not
sing like the sea
and why must the thinking reed complain? (transl. F
Jude)
According to Troshcheykin, his ancestor, a
voevoda of the 14th century, wrote his name with yat' (letter ѣ canceled by the reform of 1918):
Вера. Мне лично Алёша никогда не импонировал. Но мне казалось,
что у тебя будет с ним замечательно интересная жизнь, а ведь мы до сих пор,
собственно,
не знаем, великий ли он художник или чепуха. "Мой
предок, воевода четырнадцатого века, писал Трощейкин через
"ять", а посему, дорогая Вера, прошу и вас впредь писать так мою
фамилию".
Любовь. Да, вот и выходит, что я вышла замуж за букву
"ять". А что теперь будет, я совершенно не знаю... Ну скажи: почему у
меня было это бесплатное
добавление с Ревшиным? На что это мне: только
лишняя обуза на душе, лишняя пыль в доме. И как это унизительно, что Алеша всё
отлично знает, а делает
вид, что всё чудно. Боже мой, Верочка, подумай:
Леня сейчас за несколько улиц от нас, я мысленно все время туда ускакиваю и
ничего не вижу. (Act One)
Lyubov' replies that she married the letter
yat'. In Chekhov's one-act play Svad'ba ("The
Wedding," 1889) based on his story Svad'ba s generalom ("The Wedding
with a General," 1883) Yat' is the telegraphist's name. In his poem Bednyi
Lazar', Ir ubogoy ("Poor Lazarus, Wretched Iros..." 1865) Tyutchev mentions
telegraph:
Бедный Лазарь, Ир убогой,
И с усильем и тревогой
К вам
пишу, с одра привстав,
И привет мой хромоногой
Окрылит пусть телеграф.
Пусть умчит его, играя,
В дивный, светлый угол тот,
Где
весь день, не умолкая,
Словно буря дождевая
В купах зелени поёт.
Poor Lazarus, wretched Iros,
with effort
and in turmoil
I write to you, getting up from my sick bed,
and let my
lame greeting
be given wings by the telegraph.
Let it hasten it on,
playing,
to that wonderful, bright corner
where all day, never
silent,
it's as if a rain storm
sings in green copses. (transl. F
Jude)
(The beggar mentioned by
Tyutchev should not be confused with Lazarus whom Christ raised from the
dead.)
Barboshin (the sleuth whom Troshcheykin
hired to protect himself from Barbashin) intercepts the congratulatory telegram
from Antonina Pavlovna's son:
Барбошин. Ну а телеграмму можно передать?
Трощейкин.
Телеграмму? Откуда? Давайте скорее.
Барбошин. Я только что
интерцептировал её носителя, у самого вашего подъезда. Боже мой, боже мой,
куда я её засунул? А! Есть.
Трощейкин (хватает и разворачивает).
"Мысленно присутствую обнимаю поздрав...". Вздор какой. Могли не
стараться. (Антонине Павловне.) Это вам.
Антонина Павловна.
Видишь, Любочка, ты была права. Вспомнил Миша! (Act
Three)
Antonina Pavlovna's son is a
namesake of Mikhail Chekhov (the writer's nephew, 1891-1955), the actor and
director of genius. Hodasevich is the author of a series of
articles Teatr Mikhaila Chekhova ("The Theater of Mikhail
Chekhov," 1931-35).
In his poem Lebed' (The Swan," end
of the 1820s) Tyutchev compares the swan to oryol (the
eagle):
Пускай орёл за облаками
Встречает молнии полет
И
неподвижными очами
В себя впивает солнца свет.
Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего –
И чистой,
как ты сам, одело
Тебя стихией божество.
Она, между двойною бездной,
Лелеет твой всезрящий сон –
И
полной славой тверди звездной
Ты отовсюду окружен.
According to Barboshin, eagles fly away when
a wild gorge is turned into a health resort:
Трощейкин. Вот это моя мастерская. Покушение
случилось здесь. Боюсь, что именно эта комната будет его притягивать.
Барбошин. Дитя! О, обаятельная, обывательская наивность!
Нет, место преступления привлекало преступников только до тех пор, пока
этот факт не стал достоянием широкой публики. Когда дикое ущелье превращается в
курорт, орлы улетают.
(Опять глубоко кланяется Любови.)
Ещё кланяюсь женам молчаливым, задумчивым... женской загадке
кланяюсь... (Act Three)
The name Troshcheykin also seems to hint at
ishcheyka (blood-hound, sleuth-hound; also fig., pejor.).
Merry Christmas!
Alexey Sklyarenko