In his tronnaya rech' (king's speech) Salvator Waltz
(the main character in VN's play The Waltz Invention,
1938) mentions the spite of a favorite who in waking life avenges for
his dreams, for the night's terror:
Снаряд мой тайный вернее и наследственных
венцов, и выбора народного, и злобы временщика, который наяву за сны свои, за
ужас ночи мстит. (Act Two)
Zloba vremenshchika (the spite of a favorite) brings to
mind the beginning of a poem by Osip Mandelshtam written in November,
1917:
Когда
октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы
И ощетинился
убийца-броневик,
И пулемётчик низколобый,—
— Керенского распять! —
потребовал солдат,
И злая чернь рукоплескала:
Нам сердце на штыки позволил
взять Пилат,
И сердце биться перестало!
И укоризненно мелькает эта
тень,
Где зданий красная подкова;
Как будто слышу я в октябрьский тусклый
день:
Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданских бурь и яростных
личин,
Тончайшим гневом пламенея,
Ты шёл бестрепетно, свободный
гражданин,
Куда вела тебя Психея.
И если для других восторженный
народ
Венки свивает золотые —
Благословить тебя в далёкий ад
сойдёт
Стопами легкими Россия.
Kogda oktyabr'skiy nam gotovil
vremenshchik
yarmo nasiliya i zloby:..
When the October favorite was preparing for
us
the yoke of violence and spite...
In Mandelshtam's poem oktyabr'skiy
vremenshchik is Lenin. Lenin was bald. According to
Troshcheykin (the main character in VN's play The Event, 1938), Meshaev
the Second is balder than his twin brother Osip:
Мешаев Второй. Сегодня совершенно случайно я
встретил одного остряка, которого не видел с юности: он когда-то выразился в том
смысле, что меня и брата играет один и тот же актёр, но брата хорошо, а меня
худо.
Трощейкин. Вы как будто лысее.
Мешаев Второй. Увы! Восковой
кумпол, как говорится. (Act Three)
Meshaev the First is rumyanyi blondin s
buketom takikh zhe roz (a ruddy fair-haired man with a bunch of as
ruddy roses). Mandelshtam is the author of the
following self-portrait:
В девятсот двенадцатом как яблоко румян,
Был канонизирован святой
Мустамиан.
И к
неувядаемым блаженствам приобщён
Тот, кто от чудовищных родителей
рождён,
Серебро
закладывал, одежды продавал
Тысячу динариев менялам
задолжал.
Гонят
люди палками того, кто наг и нищ,
Охраняют граждане добро своих
жилищ.
and of the lines he wrote in the
album of Roza (roza is Russian for "rose"), a
speculator:
В альбом спекулянтке
Розе
Если грустишь, что
тебе задолжал я одиннадцать тысяч,
Помни, что двадцать одну мог я тебе
задолжать.
According to the poet, St.
Mustamian (from Mustamyaki, a health resort in Finland) is kak yabloko
rumyan (as ruddy as an apple). Meshaev the Second brings from the country a
basket of apples:
Мешаев Второй.
Боже мой, значит, случилась путаница? Экая история! Простите... Я страшно
смущён. Не будите её, пожалуйста. Вот я принёс яблочков, и передайте ей, кроме
того, мои извинения. А я уж пойду... (Act Three)
Btw.,
"St. Mustamian" (as Mandelshtam jokingly calls himself) brings to mind "Colonel
St. Alin, a scoundrel" (one of the seconds in Demon's sword duel with
d'Onski) in Ada (1.2).
Alexey
Sklyarenko