According to Koldunov (one of the two main characters in VN’s story Lik), he is an old fatalist:

Собственно, я готовил тебе этот рассказец ещё в прошлый раз, когда думал... Видишь ли, мне показалось сперва, что судьба -- я старый фаталист -- вложила известный смысл в нашу встречу, что ты явился вроде, скажем, спасителя.

“Actually, I had this little tale all ready for you last time, when it occurred to me that fate – I’m an old fatalist – had given a certain meaning to our meeting, that you had come as a savior, so to speak.”

The Fatalist is the fifth, and last, novella in Lermontov’s Geroy nashego vremeni (“A Hero of Our Time,” 1841). Lermontov’s poem Borodino (1837) begins: “Skazhi-ka, dyadya, ved’ nedarom…” (“Hey tell, old man, was it not in vain…”). Koldunov calls Lik “dyadya” (uncle):

Потому что не хочу больше лежать пластом в дерьме, как лежу уже годы,-- да, дядя, годы.

Because I’m sick of sprawling with my face in the muck [as I’ve been sprawling for years – yes, old man, for years].

Lik is an actor. Koldunov tries to sell Lik a gun:

Слушай, знаешь что, -- я тебе продам револьвер, тебе очень пригодится для театра, трах -- и падает герой.

Listen, you know what? I’ll sell you a gun – it’ll be very useful to you on the stage: bang, and down goes the hero.

Geroy (the hero) mentioned by Koldunov brings to mind the title of Lermontov’s novel. On the other hand, in the closing lines of his poem Ne ver’ sebe (“Don’t Trust Yourself,” 1839) Lermontov mentions razrumyanennyi tragicheskiy aktyor (a painted tragic actor) waving his cardboard sword:

А между тем из них едва ли есть один,
Тяжёлой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
Без преступленья иль утраты!..

Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
С своим напевом заучённым,
Как разрумяненный трагический актёр,
Махающий мечом картонным...

But among them is hardly a one
Not crushed by heavy torture
Into early wrinkles

Without crime or loss!..

Believe me: to them are laughable your tears and your blame
With its tune learned by heart,
Like a painted tragic actor
Waving a cardboard sword.

Koldunov’s first wife ran away with a Circassian. In Dostoevski’s Brothers Karamazov (1880) Fyodor Pavlovich’s first wife (Dmitri Karamazov’s mother) ran away with a seminarist. Apropos of Adelaida Miusov (the maiden name of Fyodor Pavlovich’s first wife) Dostoevski quotes Lermontov’s poem “Don’t Trust Yourself:”

Подобно тому и поступок Аделаиды Ивановны Миусовой был без сомнения отголоском чужих веяний и тоже пленной мысли раздражением.

Adelaida Ivanovna Miusov's action was similarly, no doubt, an echo of other people's ideas, and was due to the irritation of captive thought. (Part One, Book I, chapter 1)

In the first stanza of “Don’t Trust Yourself” Lermontov compares inspiration to plennoy mysli razdrazhen’ye (the irritation of captive thought):

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
Как язвы, бойся вдохновенья...
Оно — тяжёлый бред души твоей больной
Иль пленной мысли раздраженье.
В нём признака небес напрасно не ищи:
То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в заботах истощи,
Разлей отравленный напиток!

Don't trust, don’t trust yourself, young dreamer,
Fear inspiration like the pest…
It is the heavy ravings of your sick soul

or the irritation of captive thought.
Don't seek in vain for heavenly reflections in it:
Either it's the blood seething or excess strength!
Rather drain your life in worries,
Pour out the poisoned drink!

The title of VN’s self-parody on Lik, Zud (“Itch,” 1940), seems to hint at “the irritation of captive thought” (on the other hand, Züd means “South”).

Koldunov’s schoolmates dubbed him “The Crocodile.” Dostoevski is the author of Krokodil. Neobyknovennoe sobytie ili passazh v Passazhe (“The Crocodile. An Extraordinary Event, or the Incident in the Passage,” 1865), a satire on Chernyshevski imprisoned in the Peter-and-Paul Fortress. Chapter Four of VN’s novel Dar (“The Gift,” 1937) is Zhizn’ Chernyshevskogo (“The Life of Chernyshevski”), Fyodor’s biography of the critic. In “The Gift” Lermontov is mentioned many times:

Что же с того, если не нравился сухощоковскому Пушкину Бодлер, и правильно ли осудить прозу Лермонтова, оттого что он дважды ссылается на какого-то невозможного «крокодила» (раз в серьёзном и раз в шуточном сравнении)?

What is the significance of Suhoshchokov's Pushkin's not liking Baudelaire, and is it fair to condemn Lermontov's prose because he twice refers to some impossible “crocodile” (once in a serious and once in a joking comparison)? (Chapter Three)

In his “Parodies on Russian Symbolist Poets” V. Solovyov mentions “your destiny’s crocodile to which you yourself gave birth.” In his narrative poem Tri svidaniya (“Three Meetings,” 1898) V. Solovyov describes his visit to Egypt and quotes a line from Lermontov’s poem Kak chasto pyostroyu tolpoyu okruzhyon (“How often, surrounded by a motley crowd…” 1840):

И долго я лежал в дремоте жуткой,

И вот повеяло: "Усни, мой бедный друг!"

И я уснул; когда ж проснулся чутко –

Дышали розами земля и неба круг.

И в пурпуре небесного блистанья

Очами, полными лазурного огня,*

Глядела ты, как первое сиянье

Всемирного и творческого дня.

Lik’s partner (the ingénue who plays Angelique in “The Abyss”) has beautiful bright eyes:

…и очень мила была девушка, черноволосая и худенькая, с великолепно-светлыми, холёными  глазами, --  но она безнадежно забывала днём свои вечерние признания на подмостках, в разговорчивых объятьях русского жениха, когда она так искренне льнула к Лику, который любил себя утешать тем, что только на сцене она живёт настоящей жизнью, а в другое время впадает в периодическое помешательство, когда она уже не узнаёт его и зовёт себя другим именем.

And the ingénue was most charming, too – dark-haired and slender, with her splendidly bright, carefully made-up eyes – but in daytime hopelessly oblivious of her evening confessions on the stage in the garrulous embrace of her Russian fiancé, to whom she so candidly clung.

In “Three Meetings” Solovyov describes the night he had spent in a desert near Cairo and mentions the Nile:

На запад солнца путь держал я к Нилу

И вечером пришёл домой в Каир.

Улыбки розовой душа следы хранила,

На сапогах – виднелось много дыр.

In the morning there are many holes in Solovyov’s boots. In VN’s Lik the protagonist’s new shoes play an important part.

Solovyov’s poem ends as follows:

Предчувствием над смертью торжествуя

И цепь времён мечтою одолев,

Подруга вечная, тебя не назову я,

А ты прости нетвёрдый мой напев!

Triumphing over death in premonition,

Having overcome by fancy the chain of times,

Eternal Beloved, I won’t name you,

And forgive my timorous song!

*Lermontov’s verse (the author’s footnote). In Lermontov’s poem the line goes: С глазами полными лазурного огня (with the eyes full of azure fire).

Alexey Sklyarenko