Had Koldunov (one of the two main characters in VN’s story Lik, 1939) attempted a suicide, he would have failed to shoot himself dead using the cheap gun that he tried to sell Lik:
Слушай, знаешь что, -- я тебе продам револьвер, тебе очень пригодится для театра, трах -- и падает герой. Он и ста франков не стоит, но мне ста мало, я тебе его за тысячу отдам,-- хочешь?
“Listen, you know what? I’ll sell you a gun – it’ll be very useful to you on the stage: bang, and down goes the hero. It’s not even worth a hundred francs, but I need more than a hundred – I’ll let you have it for a thousand. Want it?”
According to Gavrilyuk (Lik’s neighbor in the Russian pension), Koldunov is sovsem opustivshiysya tip (a completely derelict character):
Как-то вечером, когда он полулежал в полотняном кресле на веранде, к нему пристал один из жителей пансиона, болтливый русский старик (уже успевший дважды ему рассказать свою биографию, сперва в одном направлении, из настоящего к прошлому, а потом в другом, против шерсти, причём получились две различные жизни, одна удачная, другая нет), -- и, удобно усевшись, теребя подбородок, сказал: "У меня тут отыскался знакомый, то есть знакомый-- c'est beaucoup dire, раза два встречал его в Брюсселе, теперь, увы, это совсем опустившийся тип.
One evening, as he was reclining in a canvas chair on the veranda, he was importuned by one of the pension guests, a loquacious old Russian (who had managed on two occasions already to recount to Lik the story of his life, first in one direction, from the present toward the past, and then in the other, against the grain, resulting in two different lives, one successful, the other not), who, settling himself comfortably and fingering his chin, said: “A friend of mine has turned up here; that is, a ‘friend,’ c’est beaucoup dire – I met him a couple of times in Brussels, that’s all. Now, alas, he’s a completely derelict character.
In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) Troshcheykin mentions etot tvoy tip s revolverom (that character of yours with a gun):
Трощейкин (на авансцене). Слушай, малютка, я тебе расскажу, что я ночью задумал... По-моему, довольно гениально. Написать такую штуку, -- вот представь себе... Этой стены как бы нет, а тёмный провал... и как бы, значит, публика в туманном театре, ряды, ряды... сидят и смотрят на меня. Причём все это лица людей, которых я знаю или прежде знал и которые теперь смотрят на мою жизнь. Кто с любопытством, кто с досадой, кто с удовольствием. А тот с завистью, а эта с сожалением. Вот так сидят передо мной -- такие бледновато-чудные в полутьме. Тут и мои покойные родители, и старые враги, и твой этот тип с револьвером, и друзья детства, конечно, и женщины, женщины -- все те, о которых я рассказывал тебе -- Нина, Ада, Катюша, другая Нина, Маргарита Гофман, бедная Оленька, -- все... Тебе нравится? (Act One)
Tip s revolverom (the character with a gun) mentioned by Troshcheykin is Barbashin. According to Troshcheykin’s wife Lyubov’, Barbashin used to say of plays: “if in the first act there is a gun hanging on the wall, in the last act it should misfire:”
Любовь. Одним словом: господа, к нам в город приехал ревизор. Я вижу, что ты всю эту историю воспринимаешь как добавочный сюрприз по случаю твоего рождения. Молодец, мамочка! А как, по-твоему, развивается дальше? Будет стрельба?
Антонина Павловна. Ну, это ещё надобно подумать. Может быть, он сам покончит с собой у твоих ног.
Любовь. А мне очень хотелось бы знать окончание. Леонид Викторович говорил о пьесах, что если в первом действии висит на стене ружье, то в последнем оно должно дать осечку. (Act Two)
Antonina Pavlovna (Lyubov’s mother) suggests that Barbashin can commit suicide at Lyubov’s feet.
According to Koldunov, he is an old fatalist:
Собственно, я готовил тебе этот рассказец ещё в прошлый раз, когда думал... Видишь ли, мне показалось сперва, что судьба -- я старый фаталист -- вложила известный смысл в нашу встречу, что ты явился вроде, скажем, спасителя.
“Actually, I had this little tale all ready for you last time, when it occurred to me that fate – I’m an old fatalist – had given a certain meaning to our meeting, that you had come as a savior, so to speak.”
Koldunov sees in Lik a savior. Leonid Barbashin in The Event and Salvator Waltz in The Waltz Invention (1938) seem to be one and the same person (after her death Lyubov’ dreams of Barbashin disguised as Waltz). The name Salvator means “savior.” Lik also means “slow round dance” and “assembly of saints, spirits, ghosts.”
At the end of The Fatalist (the fifth, and last, novella in Lermontov’s Geroy nashego vremeni, “A Hero of Our Time,” 1841) Maksim Maksimych criticizes the Asiatic pistol cocks that often misfire:
— Да-с, конечно-с! — это штука довольно мудрёная! Впрочем, эти азиатские курки часто осекаются, если дурно смазаны, или недовольно крепко прижмешь пальцем; признаюсь, не люблю я также винтовок черкесских; они как-то нашему брату неприличны, — приклад маленький, того и гляди, нос обожжет... Зато уж шашки у них — просто мое почтение!
Потом он промолвил, несколько подумав:
— Да, жаль беднягу... Чёрт же его дернул ночью с пьяным разговаривать!.. Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано......
Больше я от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений.
After returning to the fort, I told Maksim Maksimych everything I had seen and experienced, and wanted to hear his opinion about predestination. At first he didn't understand the word, but I explained it to him as best I could, whereupon he said, wisely shaking his head: "Yes, sir! It's a funny business that! By the way, these Asiatic pistol cocks often misfire if they are poorly oiled, or if you don't press hard enough with your finger. I must admit I don't like those Circassian rifles either. They are a bit inconvenient for the likes of us--the butt is so small that unless you watch out you can get your nose scorched . . . Their sabers, now, are a different matter--I take my cap off to them!"
Then he added after thinking a little more: "Yes, I'm sorry for that poor man . . . Why the hell did he stop to talk to a drunk at night! I suppose, though, that all that happened to him was already written in that big book when he was born!"
I could get nothing more out of him. In general he doesn't like metaphysical talk.
Maksim Maksimych does not like those Circassian rifles either. According to Koldunov, his first wife sbezhala s cherkesom (ran away with a Circassian).
Alexey Sklyarenko