At the end of VN’s story “Spring in Fialta” the narrator learns of Nina’s death in a car crash from a newspaper that he bought at the railway station in Milan (in the English version, in Mlech). There is Nina in Karenina (Anna Karenin’s surname in Russian spelling). In Tolstoy’s novel Anna throws herself under a passing train. Nina’s husband is the author of Passage à niveau (“Level Crossing”):
Гремел тогда по Парижу его "Passage à niveau", он был очень, как говорится, окружён, и Нина (у которой гибкость и хваткость восполняли недостаток образования) уже вошла в роль, я не скажу музы, но близкого товарища мужа-творца; даже более: тихой советницы, чутко скользящей по его сокровенным извилинам, хотя на самом деле вряд ли одолела хоть одну из его книг, изумительно зная их лучшие подробности из разговора избранных друзей.
At the time we met, his Passage à niveau was being acclaimed in Paris; he was, as they say, “surrounded,” and Nina (whose adaptability was an amazing substitute for the culture she lacked) had already assumed if not the part of a muse at least that of a soul mate and subtle adviser, following Ferdinand ’s creative convolutions and loyally sharing his artistic tastes; for although it is wildly improbable that she had ever waded through a single volume of his, she had a magic knack of gleaning all the best passages from the shop talk of literary friends.
Re years and numbers: the narrator first met Nina in 1917 (the year of the Russian Revolution that Lermontov had predicted at sixteen):
Я познакомился с Ниной очень уже давно, в тысяча девятьсот семнадцатом, должно быть, судя по тем местам, где время износилось. Было это в какой-то именинный вечер в гостях у моей тетки, в её Лужском имении, чистой деревенской зимой (как помню первый знак приближения к нему: красный амбар посреди белого поля). Я только что кончил лицей; Нина уже обручилась: ровесница века, она, несмотря на малый рост и худобу, а может быть благодаря им, была на вид значительно старше своих лет, точно так же, как в тридцать два казалась намного моложе.
My introductory scene with Nina had been laid in Russia quite a long time ago, around 1917 I should say, judging by certain left-wing theater rumblings backstage. It was at some birthday party at my aunt’s on her country estate, near Luga, in the deepest folds of winter (how well I remember the first sign of nearing the place: a red barn in a white wilderness). I had just graduated from the Imperial Lyceum; Nina was already engaged: although she was of my age and of that of the century, she looked twenty at least, and this in spite or perhaps because of her neat slender build, whereas at thirty-two that very slightness of hers made her look younger.
In 1932, when the narrator meets her in Fialta, Nina is thirty-two. The name Nina consists of four letters. 32 : 4 = 8. In Gogol’s story Zapiski sumasshedshego (“A Madman’s Notes,” 1835) Poprishchin imagines that he is the King of Spain Ferdinand VIII. In VN’s story the narrator changes the real name of Nina’s husband, the Hungarian author who writes in French, to Ferdinand.
Re playing cards: in Gogol’s play Revizor (“The Inspector,” 1836) the Town Mayor’s wife sees herself as the queen of clubs. But the Town Mayor’s daughter affirms that her mother is more like the queen of hearts:
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве не тёмные? самые тёмные. Какой вздор говорит! Как же не тёмные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Марья Антоновна. Ах, маменька! вы больше червонная дама.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама. (Поспешно уходит вместе с Марьей Антоновной и говорит за сценою.) Этакое вдруг вообразится! червонная дама! Бог знает что такое!
ANNA. That's nice! And aren't my eyes dark? They are as dark as can be. What nonsense you talk! How can they be anything but dark when I always draw the queen of clubs.
MARYA. Why, mamma, you are more like the queen of hearts.
ANNA. Nonsense! Perfect nonsense! I never was a queen of hearts. [She goes out hurriedly with Marya and speaks behind the scenes.] The ideas she gets into her head! Queen of hearts! Heavens! What do you think of that? (Act III, scene 3)
In “Spring in Fialta” Nina is certainly the queen of spades. Dama vasha ubita (“your queen has lost”), Chekalinski tells Hermann at the end of Pushkin’s story Pikovaya dama (“The Queen of Spades,” 1833). Literally, Chekalinski’s words mean: “your lady is dead.”
Another literary source of “Spring in Fialta” is Chekhov’s story Dama s sobachkoy (“The Lady with the Little Dog,” 1899). The action in it takes place in Yalta. In VN’s story the name Fialta reminds the narrator of Yalta:
Я этот городок люблю; потому ли, что во впадине его названия мне слышится сахаристо-сырой запах мелкого, тёмного, самого мятого из цветов, и не в тон, хотя внятное, звучание Ялты; потому ли, что его сонная весна особенно умащивает душу, не знаю; но как я был рад очнуться в нем, и вот шлёпать вверх, навстречу ручьям, без шапки, с мокрой головой, в макинтоше, надетом прямо на рубашку!
I am fond of Fialta; I am fond of it because I feel in the hollow of those violaceous syllables the sweet dark dampness of the most rumpled of small flowers, and because the altolike name of a lovely Crimean town is echoed by its viola; and also because there is something in the very somnolence of its humid Lent that especially anoints one ’s soul.
Alexey Sklyarenko