In VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938) the Minister of War calls the explosions produced by Waltz’s Telemort (or Telethanasia, a machine of immense destructive power) opyty (the experiments):
Министр. У вас там под рукой... Нет, не то, -- записка с фамилией... Спасибо. Итак... господин Сальватор Вальс, комиссия под моим председательством, после усиленных занятий, досконально рассмотрела и обсудила результаты ваших опытов. После зрелого и всестороннего изучения мы пришли к заключению, что ваше открытие представляет для нас некоторый интерес. Другими словами, мы были бы склонны вступить с вами в переговоры относительно возможности приобретения вашего изобретения.
Берг. Или изобретения вашего приобретения, -- грах, грах, грах.
Министр. Неуместная шутка. Прекратить смех! Граб, перестаньте шушукаться с соседом. Что это за фырканье? Как вы себя ведёте? Я продолжаю... Мы склонны приобрести... или, вернее, купить ваше изобретение. Правда, в данное время казна у нас не богата, но всё-таки льщу себя надеждой, что сумма, которую мы можем вам предложить, покажется вам вознаграждением более чем щедрым. Мы предлагаем вам две тысячи.
Вальс. Я не совсем уловил, -- за что вы хотите мне платить? За эти опыты? (Act Two)
In VN’s novel Zashchita Luzhina (“The Luzhin Defense,” 1930) Petrishchev (Luzhin’s former classmate whom Luzhin meets at a Russian charity ball in Berlin) mentions opyty and a rhyme they thought up for opyty:
«Прекрасные были времена, – крикнул Петрищев. – Помните, помнишь, Лужин, Валентина Иваныча? Как он с картой мира ураганом влетал в класс? А тот, старичок, – ах, опять забыл фамилию, – помните, как он, трясясь, говорил: „ну-те, тьфу, пустая голова… Позолотить бы, да и только!“ Прекрасные времена. А как мы по лестнице шпарили вниз, во двор, помните? А как на вечеринке оказалось, что Арбузов умеет играть на рояле? Помните, как у него никогда опыты не выходили? И какую мы на „опыты“ придумали рифму?»
'Wonderful times, they were,' cried Petrishchev. 'Do you remember our geographer, Luzhin? How he used to fly like a hurricane into the classroom, holding a map of the world? And that little old man — oh, again I've forgotten the name — do you remember how he used to shake all over and say: "Get on with you, pshaw, you noodle"? Wonderful times. And how we used to whip down those stairs, into the yard, you remember? And how it turned out at the school party that Arbuzov could play the
piano? Do you remember how his experiments never used to come off? And how we thought up a rhyme for him — "booze off"?' (chapter XII)
The rhyme for opyty thought up by Luzhin’s classmates (in the original, Petrishchev does not say this word or, rather, this phrase) is, presumably, zhopa ty (vulg., “arse you are”). In VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) the famous writer (a guest at Antonina Pavlovna’s birthday party whom Troshcheykin compares to the chess Queen) “quotes” Hamlet’s words “that is the question,” pronouncing the English word “that” like Russian zad (hind quarters; buttocks):
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё? (Act Two)
Another character in “The Event”, Ryovshin (Lyubov’s lover), says that Barbashin is, perhaps, not as strashen (terrible) as he seems to be:
Рёвшин. Ну, я вижу, вы развили энергию... Может быть, зря, и Барбашин не так уж страшен; видите, даже в рифму. (Act One)
According to a Russian saying (that the portrait painter Troshcheykin forgets), ne tak strashen chyort kak ego malyuyut (the devil is not as terrible as he is painted). In “The Luzhin Defense” the father of Luzhin’s bride says that the devil is not as terrible as his malyutki (babies):
Слова психиатра произвели дома лёгкую сенсацию. "Значит, шахматам капут? -- с удовлетворением отметила мать.-- Что же это от него останется, -- одно голое сумасшествие?" "Нет-нет,-- сказал отец.-- О сумасшествии нет никакой речи. Человек будет здоров. Не так страшен чёрт, как его малютки. Я сказал "малютки",-- Ты слышишь, душенька?"
The psychiatrist's words produced a small sensation at home. 'That means chess is kaput?' noted the mother with satisfaction. 'What will be left of him then — pure madness?' 'No, no,' said the father. 'There's no question of madness. The man will be healthy. The devil's not as black as his painters. I said "painters" — did you hear, my pet?' (chapter X)
Luzhin’s bride buys books for her fiancé and tells a bookseller that Luzhin understands poetry badly because of the rhymes:
"Ах, господин Лужин не задумывается над книгой,-- весело сказала она.-- А стихи он плохо понимает из-за рифм, рифмы ему в тягость".
'Oh, Mr. Luzhin doesn't brood over books,' she said cheerfully. 'And he understands poetry badly because of the rhymes, the rhymes put him off.' (chapter XI)
One of the characters in “The Event,” Mme Vagabundov (Troshcheykin’s model) speaks in verse. According to Troshcheykin, Mme Vagabundov is extremely pleased that she is being portrayed in a white dress against the Spanish background:
Трощейкин. Видишь ли, они должны гореть, бросать на него отблеск, но сперва я хочу закрепить отблеск, а потом приняться за его источники. Надо помнить, что искусство движется всегда против солнца. Ноги, видишь, уже совсем перламутровые. Нет, мальчик мне нравится! Волосы хороши: чуть-чуть с чёрной курчавинкой. Есть какая-то связь между драгоценными камнями и негритянской кровью. Шекспир это почувствовал в своем "Отелло". Ну, так. (Смотрит на другой портрет.) А мадам Вагабундова чрезвычайно довольна, что пишу её в белом платье на испанском фоне, и не понимает, какой это страшный кружевной гротеск... Всё-таки, знаешь, я тебя очень прошу, Люба, раздобыть мои мячи, я не хочу, чтобы они были в бегах. (Act One)
In “The Luzhin Defense” Luzhin’s bride tells her fiancé about painting and says that the gloomiest artist was born in Spain, the country of sunshine:
Несколько раз она повела его в музей, показала ему любимые свои картины и объяснила, что во Фландрии, где туманы и дождь, художники пишут ярко, а в Испании, стране солнца, родился самый сумрачный мастер. Говорила она ещё, что вон у того есть чувство стеклянных вещей, а этот любит лилии и нежные лица, слегка припухшие от небесной простуды, и обращала его внимание на двух собак, по-домашнему ищущих крошек под узким, бедно убранным столом «Тайной Вечери». Лужин кивал и прилежно щурился, и очень долго рассматривал огромное полотно, где художник изобразил все мучение грешников в аду, – очень подробно, очень любопытно. Побывали они и в театре, и в Зоологическом саду, и в кинематографе, причем оказалось, что Лужин никогда раньше в кинематографе не бывал. Белым блеском бежала картина, и, наконец, после многих приключений, дочь вернулась в родной дом знаменитой актрисой и остановилась в дверях, а в комнате, не видя её, поседевший отец играет в шахматы с совершенно не изменившимся за эти годы доктором, верным другом семьи. В темноте раздался отрывистый смех Лужина. «Абсолютно невозможное положение фигур», – сказал он, но тут, к великому облегчению его жены, – все переменилось, и отец, увеличиваясь, шёл на зрительный зал и вовсю разыгрался, сперва расширились глаза, потом лёгкое дрожание, ресницы хлопнули, ещё некоторое дрожание, и медленно размякли, подобрели морщины, медленная улыбка бесконечной нежности появилась на его лице, продолжавшем дрожать, – а ведь старик-то, господа, в свое время проклял дочь…
Several times she took him to the museum and showed him her favorite pictures and explained that in Flanders, where they had rain and fog, painters used bright colors, while it was in Spain, a country of sunshine, that the gloomiest master of all had been born. She said also that the one over there had a feeling for glass objects, while this one liked lilies and tender faces slightly inflamed by colds caught in heaven, and she directed his attention to two dogs domestically looking for crumbs beneath the narrow, poorly spread table of 'The Last Supper.' Luzhin nodded and slit his eyes conscientiously, and was a very long time examining an enormous canvas on which the artist had depicted all the torments of sinners in hell — in great detail, very curiously. They also visited the theater and the zoo, and the movies, at which point it turned out that Luzhin had never been to the movies before. The picture ran on in a white glow and finally, after many adventures, the girl returned — now a famous actress to her parents' house, and paused in the doorway, while in the room, not seeing her yet, her grizzled father was playing chess with the doctor, a faithful friend of the family who had remained completely unchanged over the years. In the darkness came the sound of Luzhin laughing abruptly. 'An absolutely impossible position for the pieces,' he said, but at this point, to his wife's relief, everything changed and the father, growing in size, walked toward the spectators and acted his part for all he was worth; his eyes widened, then came a slight trembling, his lashes flapped, there was another bit of trembling, and slowly his wrinkles softened, grew kinder, and a slow smile of infinite tenderness appeared on his face, which continued to tremble — and yet, gentlemen, the old man had cursed his daughter in his time.... (chapter XII)
The name Vagabundov seems to hint at the German movie Ein Kind, ein Hund, ein Vagabund (“A Child, a Dog, a Tramp”). According to Ryovshin, on the eve he met Barbashin on his way back from the cinema (where he watched Camera Obscura, the best film of the season). In “The Luzhin Defense” Valentinov (Luzhin’s former mentor who became a movie man) wants Luzhin to play a bit part in a film that he shoots. Luzhin commits suicide (falls to his death from the bathroom window) immediately after returning from the film studio. It seems that the action in “The Waltz Invention” takes place in a dream that Lyubov’ (Troshcheykin’s wife in “The Event”) dreams in the “sleep of death” after committing suicide on her dead son’s fifth birthday, two days after her mother’s fiftieth birthday.
According to the Minister of War, Salvator Waltz is a name to which one can dance:
Полковник. Генерал Берг посылает к вам изобретателя... желающего сделать важное сообщение... Его зовут: Сальватор Вальс.
Министр. Как?
Полковник. Некто Сальватор Вальс.
Министр. Однако! Под такую фамилию хоть танцуй. Ладно. Предлагаю вам его принять вместо меня. (Act One)
At the Russian ball in “The Luzhin Defense” men tell Luzhin’s wife that she is amazingly easy to dance with:
«С вами удивительно легко танцуется. Паркет тут хороший. Извините. Ужасно тесно. Сбор будет отличный. Вот этот – из французского посольства. С вами танцуется удивительно легко». На этом обыкновенно разговор и прекращался, с ней любили танцевать, но не знали, о чем собственно разговаривать. Довольно красивая, но скучная молодая дама. И этот странный брак с каким-то неудачным музыкантом или что-то вроде этого. «Как вы сказали – бывший социалист? Игрок? Вы у них бываете, Олег Сергеевич?»
'You are amazingly easy to dance with. They have a good floor here. Excuse me. It's terribly crowded. The receipts will be excellent. This man over here is from the French Embassy. It is amazingly easy dancing with you.' With this the conversation usually ended, they liked to dance with her but they did not know exactly what to talk about. A rather pretty but boring young lady. And that strange marriage to an unsuccessful musician, or something of that sort. 'What did you say — a former socialist? A what? A player? A card player? Do you ever visit them Oleg Sergeyevich?' (chapter XII)
One of the eleven generals in “The Waltz Invention,” Breg mentions playing cards:
Министр. Скажите, пожалуйста, что это за сундук в углу?
Полковник. Ах, это из архива. В нём карты.
Брег. Игральные или генеральные?
Берг. Грах, грах, грах.
Полковник. Географические, конечно. Я велел принести, думая, что пригодятся. Если желаете, можно убрать.
Министр. Откройте-ка этот сундук, дорогой полковник.
Из сундука выходит Сон.
Я так и думал. (Act Two)
This time the journalist Son (in the English version, Trance) appears from the chest in which geographical maps are kept. Son is Russian for “sleep; dream.”
The eleven generals in “The Event” resemble the mystics in Blok’s play Balaganchik (“The Puppet Show,” 1906). In Blok’s poem Neznakomka (“Incognita,” 1906) the drunks with the red eyes of rabbits cry out: “In vino veritas!” In “The Luzhin Defense” Veritas is the name of Valentinov’s film company. Oleg Sergeyevich Smirnovski (a friend of the parents of Luzhin’s wife) is a proprietor of a liqueur factory and theosophist. When Luzhin faints in the street after his game with Turati (an Italian grandmaster), the German revelers mistake him for their friend, Pulvermacher:
"А вот ещё",-- сказал Курт. На панели, у решётки палисадника лежал согнувшись толстый человек без шляпы. "Это, вероятно, Пульвермахер,-- пробормотал Курт. -- Ты знаешь, он очень за эти годы изменился". "Это не Пульвермахер, --ответил Карл, садясь на панель рядом.-- Пульвермахер лысый". "Всё равно,-- сказал Курт.-- Его тоже надо отвезти". Они попытались приподнять человека за плечи и потеряли равновесие. "Не сломай решетку", -- предупредил Карл.
"Надо отвезти,-- повторил Курт.-- Это, может быть, брат Пульвермахера. Он тоже там был".
'Here's another,' said Kurt. A fat man without a hat lay all hunched up on the sidewalk, beside a garden fence. 'That's probably Pulvermacher,' muttered Kurt. 'You know he's changed an awful lot in recent years.' 'That's not Pulvermacher,' replied Karl, sitting down on the sidewalk beside him. 'Pulvermacher's bald.' 'It doesn't matter,' said Kurt. 'He also has to be taken home.' They tried to raise the man by his shoulders and lost their equilibrium. 'Don't break the fence,' cautioned Karl. 'He has to be taken,' repeated Kurt. 'Perhaps it's Pulvermacher's brother. He was there, too.' (chapter IX)
The name Pulvermacher means “the maker of powder.” In “The Event” Troshcheykin tells Meshaev the Second that he is balder than his twin brother:
Мешаев Второй. А, супруг этой милой дамы. Так-так. Я вижу, вы удивлены моим с братом сходством.
Трощейкин. Ну, знаете, меня сегодня ничто не может удивить. У меня крупные неприятности...
Мешаев Второй. Да, все жалуются. Жили бы в деревне!
Трощейкин. Но, действительно, сходство любопытное.
Мешаев Второй. Сегодня совершенно случайно я встретил одного остряка, которого не видел с юности: он когда-то выразился в том смысле, что меня и брата играет один и тот же актёр, но брата хорошо, а меня худо.
Трощейкин. Вы как будто лысее.
Мешаев Второй. Увы! Восковой кумпол, как говорится. (Act Three)
Voskovoy kumpol (the waxen cupola) mentioned by Meshaev the Second brings to mind Luzhin’s voskovaya golova (waxen head):
Голова, лежавшая у неё на плече, была большая, тяжёлая, – драгоценный аппарат со сложным, таинственным механизмом. И через минуту она заметила, что он уснул, и стала думать, как теперь переложить его голову на какую-нибудь подушку. Очень осторожными движениями ей удалось это сделать; он теперь полулежал на кушетке, неудобно согнувшись, и голова на подушке была как восковая.
The head lying on her shoulder was large, heavy — a precious apparatus with a complex, mysterious mechanism. A minute later she noticed that he had fallen asleep and she to think how to transfer his head now to some cushion or other. With extremely careful movements she managed to do it; he was now half lying on the couch, uncomfortably doubled up, and the head on the pillow was waxen. (chapter VIII)
and voskovaya dama (a wax lady) that Luzhin wants to buy at a hairdresser’s:
Магазин оказался парикмахерской, да притом дамской. Лужин, озираясь, остановился, и улыбающаяся женщина спросила у него, что ему надо. «Купить…» – сказал Лужин, продолжая озираться. Тут он увидел восковой бюст и указал на него тростью (неожиданный ход, великолепный ход). «Это не для продажи», – сказала женщина. «Двадцать марок», – сказал Лужин и вынул бумажник. «Вы хотите купить эту куклу?» – недоверчиво спросила женщина, и подошел еще кто-то. «Да», – сказал Лужин и стал разглядывать восковое лицо. «Осторожно, – шепнул он вдруг самому себе, – я, кажется, попадаюсь». Взгляд восковой дамы, ее розовые ноздри, – это тоже было когда-то. «Шутка», – сказал Лужин и поспешно вышел из парикмахерской.
The store turned out to be a hairdresser's, and a ladies' one at that. Luzhin, looking around him, came to a halt, and a smiling woman asked him what he wanted. 'To buy...' said Luzhin, continuing to look around. At this point he caught sight of a wax bust and pointed to it with his cane (an unexpected move, a magnificent move). 'That's not for sale,' said the woman. 'Twenty marks,' said Luzhin and took out his pocketbook. 'You want to buy that dummy?' asked the woman unbelievingly, and somebody else came up. 'Yes,' said Luzhin and began to examine the waxen face. 'Careful,' he whispered to himself, 'I may be tumbling into a trap!' The wax lady's look, her pink nostrils — this also had happened before. 'A joke,' said Luzhin and hastily left the hairdresser's. (chapter XIV)
In “The Waltz Invention” three of the eleven generals are dummies.
Alexey Sklyarenko