It seems obvious to me that Nabokov was writing under the influence of Hoffmann, or at least the culture that Hoffmann created. I'm reaching out see if there's ever been an study tracing the Hoffmannian influences in VN's work. The automannequins in KQK, obviously. And that one seems to me to be his most "German" book. But he never listed Hoffmann among his literary influences (though maybe by proxy through Poe).
What other examples can we think of that support the Hoffmann -> Nabokov pipeline? The two authors read remarkably similarly to me.
Hoffmann Street in Nursery Tale
Калитка открылась и с грохотом хлопнула. Эрвин остался один под умолкшими липами. Постоял, затем надел шляпу и медленно отошел. Пройдя несколько шагов, он увидел два огненных пузыря, -- открытый автомобиль, стоящий у панели. Он подошел, тронул за плечо неподвижного шофера.-- Скажите, какая это улица,-- я заблудился.
-- Улица Гофмана,-- сухо ответил шофер. И тогда знакомый, мягкий, хрипловатый голос раздался из глубины автомобиля:
-- Здравствуйте, это я.
Эрвин оперся ладонью о край дверцы, вяло ответил:
-- Здравствуйте.
-- Я скучаю, -- сказал голос. -- Жду здесь моего приятеля. Мы с ним должны отравиться на рассвете. Как вы поживаете?
-- Чет,-- усмехнулся Эрвин, поводя пальцем по пыльной дверце.
-- Знаю, знаю, -- равнодушно ответила госпожа Отт.-- Тринадцатая оказалась первой. Да, у вас это дело не вышло.
-- Жалко, -- сказал Эрвин.
-- Жалко, -- отозвалась госпожа Отт.
-- Впрочем, все равно, -- сказал Эрвин.
-- Все равно, -- подтвердила она и зевнула.
Эрвин поклонился, поцеловал ее большую черную перчатку, набитую пятью растопыренными пальцами и, кашлянув, повернул в темноту. Он шагал тяжело, ныли уставшие ноги, угнетала мысль, что завтра понедельник и что вставать будет трудно.
From Gorki's memoir essay Leo Tolstoy (1927) in which Tolstoy mentions the German writer E. T. A. Hoffmann:
И вдруг как будто рассердился, заговорил недовольно, строго, постукивая пальцем по колену.
— Ведь вы непьющий? И не похоже, чтоб вы пили много когда-нибудь. А в этих снах все-таки есть что-то пьяное. Был немецкий писатель Гофман, у него ломберные столы по улицам бегали, и всё в этом роде, так он был пьяница,— «калаголик», как говорят грамотные кучера. Пустые сапоги идут — это вправду страшно! Даже если вы и придумали,— очень хорошо! Страшно!
Неожиданно улыбнулся во всю бороду, так, что даже скулы засияли.
— А ведь представьте-ка; вдруг по Тверской бежит ломберный стол, эдакий — с выгнутыми ножками, доски у него прихлопывают и мелом пылят, даже еще цифры на зеленом сукне видать,— это на нем акцизные чиновники трое суток напролет в винт играли, он не вытерпел больше и сбежал.
Посмеялся и, должно быть, заметил, что я несколько огорчен его недоверием ко мне:
— Вы обижаетесь, что сны ваши показались мне книжными? Не обижайтесь, я знаю, что иной раз такое незаметно выдумаешь, что нельзя принять, никак нельзя, и кажется, что во сне видел, а вовсе не сам выдумал. Один старик-помещик рассказывает, что он во сне шел лесом, вышел в степь и видит: в степи два холма, и вдруг они превратились в женские титьки, а между ними приподнимается черное лицо, вместо глаз на нем две луны, как бельма, сам он стоит уже между ног женщины, а перед ним — глубокий черный овраг и — всасывает его. Он после этого седеть начал, руки стали трястись, и уехал за границу к доктору Кнейпу лечиться водой. Этот должен был видеть что-нибудь такое — он был распутник. (XXXIV)
Since your pipeline works both ways, I can discern a strong influence of VN and his Pale Fire in E. T. A. Hoffmann's Lebens-Ansichten des Katers Murr nebst fragmentarischer Biographie des Kapellmeisters Johannes Kreisler in zufälligen Makulaturblättern.