Subject
cognac in The Event; breast & Venus in The Waltz Invention
From
Date
Body
At Antonina Pavlovna's birthday party the famous writer criticizes the cognac he is offerred:
Писатель. За ваше здоровье, милая. А коньяк-то у вас того, неважнец. (Act Two)
He does not recommend it to another guest, the reporter from Solntse ("The Sun"):
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё?
Репортёр. Хотелось задать несколько вопросов мадам Трощейкиной. Можно?
Любовь. Выпейте лучше стакан чаю. Или рюмку коньяку?
Репортёр. Покорнейше благодарю. Я хотел вас спросить, так, в общих чертах, что вы перечувствовали, когда узнали?
Писатель. Бесполезно, дорогой, бесполезно. Она вам ничегошеньки не ответит. Молчит и жжёт. Признаться, я до дрожи люблю таких женщин. Что же касается
этого коньяка... словом, не советую. (ibid.)
In his poem Unvollkommenheit ("Imperfection") Heinrich Heine says that even the best wine tastes of the barrel and mentions black spots in the sun:
Der beste Aepfelwein schmeckt nach der Tonne,
Und schwarze Flecken sieht man in der Sonne.
The best apple wine tastes of the barrel,
and one can see black spots in the sun.
As he speaks to Troshcheykin, the famous writer "quotes" Shakespeare: "Zad, as Shakespeare would have said, zad iz zyk veshchan." In his Unvollkommenheit Heine mentions Lucrece (the heroine of Shakespeare's poem The Rape of Lucrece):
Hatte Lucretia sich nicht erstochen,
Sie war’ vielleicht gekommen in die Wochen.
Had Lucrece not stabbed herself,
perhaps she would have become pregnant.
In The Waltz Invention one of the reporters has a pregnant wife:
Репортёр Граб (выползает из-под письменного стола). Ничего, ничего, -- я случайно сюда попал, воспользовавшись суматохой. Итак -- позвольте вас спросить: по некоторым вашим словам я заключаю, что министерство каким-то образом причастно к этой национальной катастрофе...
Министр. Я вас сейчас застрелю!
Репортёр, ...или, во всяком случае, догадывается о её причине. Если б вы согласились разъяснить...
На звонок вбегают Бриг, Брег, Герб.
Министр. Уберите его, заприте где-нибудь! Постойте, -- поищите, нет ли ещё под мебелью.
Находят ещё одного.
Второй репортёр Гроб (к первому). Стыдно! Если сам попался, нечего было доносить.
Первый репортёр. Клянусь, что не я!
Второй репортёр. Ничего, ничего... Наломаю тебе рёбра.
Их волокут вон.
Первый репортёр (на волочке). Господин министр, распорядитесь, чтоб меня посадили отдельно, у меня семья, дети, жена в интересном... (Act One)
In Russian zad ("that" in the famous writer's pronunciation) means "buttocks, hind quarters." In his Unvollkommenheit Heine mentions the marble buttocks of Canova's Venus:
Die bravste, klugste Kuh kein Spanisch wei?,
Wie Ma?mann kein Latein – Der Marmorstei?
der Venus von Canova ist zu glatte,
Wie Ma?manns Nase viel zu arschig platte.
Ma?mann's much too arschig platte nose brings to mind Arshinski, Barbashin's assistant in The Event.
I suspect that, like Shakespeare's Lucrece, Troshcheykin's wife Lyubov' stabs herself and, in the "sleep of death," dreams of Barbashin disguised as Waltz (the main character in The Waltz Invention). As he speaks to Waltz, the Colonel says: "And what I have here, in my breast, is no one's concern:"
Полковник. Мне кажется, что я службу свою исполняю. Большего от меня требовать сам господь бог не может. А что у меня тут, в груди, -- это никого не касается.
Вальс. Тем более что это у вас не грудь, а живот... Нет, не могу сегодня больше работать, -- вот не могу... Тяжёлая голова... (Act Three)
Waltz remarks that the Colonel points at his belly, not breast. Heine's Unvollkommenheit ends in the lines:
Du schaust mich an – du fragst mich was dir fehle?
Ein Busen, und im Busen eine Seele.
You look at me - you ask me what you lack?
Fine breasts, and in your breast, a soul.
The Japanese believe that one's soul resides in one's stomach. The Colonel wants to commit harakiri, and at one point the Minister of War asks for a dagger, too:
Полковник. Перед тем как произвести харакири, я ещё раз поднимаю голос и твёрдо повторяю: отправьте этого человека в сумасшедший дом.
Вальс. Я думаю, не стоит ждать Президента. Приступим. Потеснитесь, пожалуйста, а то мне тут неудобно. Теперь извольте меня выслушать.
Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, -- и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте нам ваш аппаратик!
Голоса. Что вы, что вы... Вставайте, ваше высокопревосходительство... Перед кем... Где это видано...
Полковник. Не могу смотреть на это унижение.
Министр. Умоляю вас... Нет, оставьте меня, -- я его умолю... Сжальтесь... Любую цену... Умоляю...
Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны.
Министр (встал). Дайте мне что-нибудь острое! Полковник, мы с вами вместе умрём. Дорогой мой полковник... Какие страшные переживания... Скорей кинжал! (К Грабу.) Что это?
Граб. Разрезательный нож. Я не знаю -- это Бург мне передал.
Голоса. Ах, покажите, как это делается... Попробуйте этим... Чудно выйдет... Просим...
Полковник. Предатели! (Act Two)
As Barbashin himself confessed, he had a terrible character, "not character but harakiri:"
Любовь. Ещё бы. У него был ужасающий характер. Сам признавался, что не характер, а харакири. Бесконечно, бессмысленно донимал ревностью, настроениями, всякими своими заскоками. А всё-таки это было самое-самое лучшее моё время. (Act One)
According to Waltz, his telemor (Telemort) is in his breast:
Вальс. Простак, тупица! Да поймите же, -- я истреблю весь мир! Вы не верите? Ах, вы не верите? Так и быть, -- откроюсь вам: машина -- не где-нибудь, а здесь, со мной, у меня в кармане, в груди... Или вы признаете мою власть со всеми последствиями такового признания...
Уже вошли соответствующие лица: Гриб, Граб, Гроб.
Полковник. Сумасшедший. Немедленно вывести.
Вальс. ...или начнётся такое разрушение... Что вы делаете, оставьте меня, меня нельзя трогать... я -- могу взорваться. (Act Three)
Waltz's telemor brings to mind Telema i Makar (1826), Baratynski's version of Voltaire's fairy tale Theleme et Macare (1764). According to the editorial footnote, Telema means "desire" and Makar, "happinness." Both words are Greek. In his Unvollkommenheit Heine mentions Voltaire's boring Henriade:
Ha?liche Fu?e hat der stolze Pfau.
Uns kann die amusant geistreichste Frau
Manchmal langweilen wie die Henriade
Voltaire’s, sogar wie Klopstock’s Messiade.
In his poem K vel'mozhe ("To a Grandee," 1830) Pushkin mentions Voltaire who did not find rest even in his grave (grobovoe zhilishche) and still wanders from cemetry to cemetry:
Давно Ферней умолк. Приятель твой Вольтер,
Превратности судеб разительный пример,
Не успокоившись и в гробовом жилище,
Доныне странствует с кладбища на кладбище.
In Pushkin's poem Goncharovoy ("of Mlle Goncharov") rhymes with Kanovoy ("with Canova"):
С восторгом ценишь ты
И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.
Беспечно окружась Корреджием, Кановой,
Ты, не участвуя в волнениях мирских,
Порой насмешливо в окно глядишь на них
И видишь оборот во всём кругообразный.
Note oborot (turn, etc.) and krugoobraznyi (circular). The Minister's window with the beautiful blue mountain (blown up by Waltz) in its vista brings to mind okno (the window) in Pushkin's poem. Heine being the author of Adam der Erste ("Adam the First"), one is also reminded of Adam Krug, the main character in VN's novel Bend Sinister (1947).
It was Prince Yusupov, the Grandee of Pushkin's poem, who told the poet the anecdote about Fonvizin (Agriopa - zasranaya zhopa, "your Agriopa has a dirty arsehole"). Brig (the name of one of the eleven generals in The Waltz Invention) brings to mind Fonvizin's comedy Brigadir. Grib (another general) seems to hint at Griboedov, the author of several waltzes.
In the same poem Pushkin mentions pylkiy otroka, vostorgov polnyi son (a boy's ardent dream full of delights):
Он угадал тебя: в пленительных словах
Он стал рассказывать о ножках, о глазах,
О неге той страны, где небо вечно ясно,
Где жизнь ленивая проходит сладострастно,
Как пылкий отрока восторгов полный сон,
Где жёны вечером выходят на балкон,
Глядят и, не страшась ревнивого испанца,
С улыбкой слушают и манят иностранца.
In The Waltz Invention Son is the reporter who appears from the wardrobe saying that he cannot listen to all that kanitel' (nonsense) anymore:
Из шкафа выходит Сон, журналист. Его может играть женщина.
Сон. Не могу больше слушать эту канитель. Да-да, господин министр, сознаю, что моё появление не совсем прилично, но не буду вам напоминать, сколько я исполнил ваших секретных поручений в газетной области и как крепко умею держать красный язык за белыми зубами. Коллега Вальс, моя фамилия Сон, -- не путайте меня с фельетонистом Зоном, это совсем другой коленкор. Руку! (Act One)
In his essay on Viktor Gofman (included in "The Silhouettes of Russian Writers") Yuli Ayhenvald mentions staraya lyubovnaya kanitel' (old amorous fuss) and, practically in the next sentence, pylkiy otroka, vostorgov polnyi son (a boy's ardent dream full of delights) that the poet dreams:
В старую любовную канитель мира Гофман вплетает свою особенную, свою личную нить; он начинает, удивлённо и восхищённо, свой независимый роман и, может быть, даже не знает, что уже и раньше на свете столько раз любили и любить переставали. Это всё равно: для него пробудившееся чувство имеет всю прелесть новизны, всю жгучесть первого интереса. И вот снится ему, как говорит другой, больший поэт, "пылкий отрока, восторгов полный сон".
According to the critic, Gofman is the poet of waltz (the dance mentioned by Gofman in his most famous poem quoted by Ayhenvald in his essay):
Один из его любимых приёмов, это -- повторение одних и тех же слов, одного и того же стиха ("мне хочется, мне хочется с тобой остаться вместе... мне хочется надеть тебе, моей невесте, на пальчик маленький красивое кольцо... мне кажется, мне кажется, что мы дрожим влюблённо, два влажные цветка -- в сиреневом саду; и тихо я шепчу: оставь свой стебель сонный и приходи ко мне; и я к тебе приду"); но именно простота и кажущаяся наивность этих повторений даёт очень художественный и аристократический эффект. Затем кружение слов, их встреча после пройденного кругооборота ещё усиливают то впечатление, что Гофман -- поэт вальса, но вальса смягчённого в своём темпе и музыкально-замедленного. Паж инфанты и природы в самую упоительность, в безумие бала вносит благородную тишину и задумчивость духа, -- и вот мы читаем:
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж тёмных лип.
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб.
------------------------------------------------------
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч.
Округло нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч, и много лиц,
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
Waltz is a madman. In his essay Ayhenwald speaks of upoitel'nost', bezumie bala (intoxication, madness of the ball).
In The Event Margarita Semyonovna Gofman is Troshcheykin's late mistress. She has the same patronymic as Sonya (Sof'ya Semyonovna) Marmeladov, "a weepy whore" in Dostoevski's Crime and Punishment (1867). At Antonina Pavlovna's birthday party Lyubov's sister Vera offers to Uncle Paul marmeladka (a fruit jelly):
Вера. Пойдём, дядя Поль, пойдём, мой хороший. Я дам тебе мармеладку. (Act Two)
In Dostoevski's Brothers Karamazov (1880) one of the chapters is entitled Za kon'yachkom ("At a Cognac Party"). The private detective Barboshin (hired by Troshcheykin to protect himself from Barbashin) mentions young sticky leaves so dear to Ivan Karamazov:
Барбошин. А я вам говорю, что моя фамилия Барбошин. Альфред Барбошин. Причём это одно из моих многих настоящих имён. Да-да... Дивные планы! О, вы увидите! Жизнь будет прекрасна. Жизнь будет вкусна. Птицы будут петь среди клейких листочков, слепцы услышат, прозреют глухонемые. Молодые женщины будут поднимать к солнцу своих малиновых младенцев. Вчерашние враги будут обнимать друг друга. И врагов своих врагов. И врагов их детей. И детей врагов. Надо только верить... Теперь ответьте мне прямо и просто: у вас есть оружье?
Трощейкин. Увы, нет! Я бы достал, но я не умею обращаться. Боюсь даже тронуть. Поймите: я художник, я ничего не умею.
Барбошин. Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила
многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поёт.) "Начнем, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур,
Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдётся папироски? (Act Three)
According to Barboshin, he too was a poet, student, dreamer who under the chestnuts of Heidelberg loved an amazon. Ignat Lebyadkin, a character in Dostoevski's novel Besy ("The Possessed," 1872), is the author of Zvezde-amazonke ("To the Star Amazon"):
И порхает звезда на коне
в хороводе других амазонок.
Улыбается с лошади мне
Аристократический ребёнок.
And a star flits on horseback
in a round dance with other amazons.
Riding her horse, the aristocratic child
Smiles at me.
and of another poem:
Любви пылающей граната
Лопнула в груди Игната,
И вновь заплакал горькой мукой
По Севастополю безрукой.
The shell of burning love
burst in Ignat's breast,
and again the one-armed started to cry
for Sevastopol in bitter anguish.
"Captain" Lebyadkin imagines that he lost one arm in the Crimean War (in which he did not really participate). In The Waltz Invention the skinny armless girl says that Venus had no arms either:
Изабелла. А вот она умеет играть на рояле ногами и даже тасовать колоду карт.
Сухощавая. Я родилась такой. Любители очень ценят...
Вальс. Сон, да ведь она безрукая!
Сон. Вы просили разнообразия. Не знаю, чем вам не потрафил...
...
Сухощавая. Венера тоже была безрукая...
Вальс. Отвяжитесь, вон! Сон, что это за кошмар! Как ты смел, негодяй... (Срывает маску.) Я требовал тридцать юных красавиц, а вы мне привели двух шлюх и трёх уродов... Я вас рассчитаю! Вы предатель!
Сон. Уходите, красотки. Султан не в духах. (Act Three)
General Berg (Anabella's father who concealed from Waltz his daughter) tells Waltz (who demands that Anabella be brought to him at once) that he must have had a drop too much:
Вальс. Молчать, скотина! Я вас спрашиваю в последний раз, генерал: где находится ваша дочь?
Берг. А я вам сказать не намерен, грах, грах, грах.
Вальс. То есть -- как это не намерены? Я... Значит, вы её от меня спрятали?
Берг. И ещё как спрятал. Ни с какими ищейками не добудете.
Вальс. Значит, вы... вы отказываетесь её мне доставить? Так?
Берг. Голубчик, вы, должно быть, хлопнули лишка... а если это шутка, то она в сомнительном вкусе. (ibid.)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
Писатель. За ваше здоровье, милая. А коньяк-то у вас того, неважнец. (Act Two)
He does not recommend it to another guest, the reporter from Solntse ("The Sun"):
Куприков. Из этого я заключил, что он замышляет недоброе дело, а потому обращаюсь снова к вам, Любовь Ивановна, и к тебе, дорогой Алёша, при свидетелях, с убедительной просьбой принять максимальные предосторожности.
Трощейкин. Да! Но какие, какие?
Писатель. "Зад, -- как сказал бы Шекспир, -- зад из зык вещан". (Репортёру.) А что вы имеете сказать, солнце моё?
Репортёр. Хотелось задать несколько вопросов мадам Трощейкиной. Можно?
Любовь. Выпейте лучше стакан чаю. Или рюмку коньяку?
Репортёр. Покорнейше благодарю. Я хотел вас спросить, так, в общих чертах, что вы перечувствовали, когда узнали?
Писатель. Бесполезно, дорогой, бесполезно. Она вам ничегошеньки не ответит. Молчит и жжёт. Признаться, я до дрожи люблю таких женщин. Что же касается
этого коньяка... словом, не советую. (ibid.)
In his poem Unvollkommenheit ("Imperfection") Heinrich Heine says that even the best wine tastes of the barrel and mentions black spots in the sun:
Der beste Aepfelwein schmeckt nach der Tonne,
Und schwarze Flecken sieht man in der Sonne.
The best apple wine tastes of the barrel,
and one can see black spots in the sun.
As he speaks to Troshcheykin, the famous writer "quotes" Shakespeare: "Zad, as Shakespeare would have said, zad iz zyk veshchan." In his Unvollkommenheit Heine mentions Lucrece (the heroine of Shakespeare's poem The Rape of Lucrece):
Hatte Lucretia sich nicht erstochen,
Sie war’ vielleicht gekommen in die Wochen.
Had Lucrece not stabbed herself,
perhaps she would have become pregnant.
In The Waltz Invention one of the reporters has a pregnant wife:
Репортёр Граб (выползает из-под письменного стола). Ничего, ничего, -- я случайно сюда попал, воспользовавшись суматохой. Итак -- позвольте вас спросить: по некоторым вашим словам я заключаю, что министерство каким-то образом причастно к этой национальной катастрофе...
Министр. Я вас сейчас застрелю!
Репортёр, ...или, во всяком случае, догадывается о её причине. Если б вы согласились разъяснить...
На звонок вбегают Бриг, Брег, Герб.
Министр. Уберите его, заприте где-нибудь! Постойте, -- поищите, нет ли ещё под мебелью.
Находят ещё одного.
Второй репортёр Гроб (к первому). Стыдно! Если сам попался, нечего было доносить.
Первый репортёр. Клянусь, что не я!
Второй репортёр. Ничего, ничего... Наломаю тебе рёбра.
Их волокут вон.
Первый репортёр (на волочке). Господин министр, распорядитесь, чтоб меня посадили отдельно, у меня семья, дети, жена в интересном... (Act One)
In Russian zad ("that" in the famous writer's pronunciation) means "buttocks, hind quarters." In his Unvollkommenheit Heine mentions the marble buttocks of Canova's Venus:
Die bravste, klugste Kuh kein Spanisch wei?,
Wie Ma?mann kein Latein – Der Marmorstei?
der Venus von Canova ist zu glatte,
Wie Ma?manns Nase viel zu arschig platte.
Ma?mann's much too arschig platte nose brings to mind Arshinski, Barbashin's assistant in The Event.
I suspect that, like Shakespeare's Lucrece, Troshcheykin's wife Lyubov' stabs herself and, in the "sleep of death," dreams of Barbashin disguised as Waltz (the main character in The Waltz Invention). As he speaks to Waltz, the Colonel says: "And what I have here, in my breast, is no one's concern:"
Полковник. Мне кажется, что я службу свою исполняю. Большего от меня требовать сам господь бог не может. А что у меня тут, в груди, -- это никого не касается.
Вальс. Тем более что это у вас не грудь, а живот... Нет, не могу сегодня больше работать, -- вот не могу... Тяжёлая голова... (Act Three)
Waltz remarks that the Colonel points at his belly, not breast. Heine's Unvollkommenheit ends in the lines:
Du schaust mich an – du fragst mich was dir fehle?
Ein Busen, und im Busen eine Seele.
You look at me - you ask me what you lack?
Fine breasts, and in your breast, a soul.
The Japanese believe that one's soul resides in one's stomach. The Colonel wants to commit harakiri, and at one point the Minister of War asks for a dagger, too:
Полковник. Перед тем как произвести харакири, я ещё раз поднимаю голос и твёрдо повторяю: отправьте этого человека в сумасшедший дом.
Вальс. Я думаю, не стоит ждать Президента. Приступим. Потеснитесь, пожалуйста, а то мне тут неудобно. Теперь извольте меня выслушать.
Министр (опускается на пол). Господин изобретатель, я очень старый, очень почтенный человек, -- и видите, я перед вами стою на коленях. Продайте нам ваш аппаратик!
Голоса. Что вы, что вы... Вставайте, ваше высокопревосходительство... Перед кем... Где это видано...
Полковник. Не могу смотреть на это унижение.
Министр. Умоляю вас... Нет, оставьте меня, -- я его умолю... Сжальтесь... Любую цену... Умоляю...
Вальс. Уберите его, пожалуйста. Он мне замусолил панталоны.
Министр (встал). Дайте мне что-нибудь острое! Полковник, мы с вами вместе умрём. Дорогой мой полковник... Какие страшные переживания... Скорей кинжал! (К Грабу.) Что это?
Граб. Разрезательный нож. Я не знаю -- это Бург мне передал.
Голоса. Ах, покажите, как это делается... Попробуйте этим... Чудно выйдет... Просим...
Полковник. Предатели! (Act Two)
As Barbashin himself confessed, he had a terrible character, "not character but harakiri:"
Любовь. Ещё бы. У него был ужасающий характер. Сам признавался, что не характер, а харакири. Бесконечно, бессмысленно донимал ревностью, настроениями, всякими своими заскоками. А всё-таки это было самое-самое лучшее моё время. (Act One)
According to Waltz, his telemor (Telemort) is in his breast:
Вальс. Простак, тупица! Да поймите же, -- я истреблю весь мир! Вы не верите? Ах, вы не верите? Так и быть, -- откроюсь вам: машина -- не где-нибудь, а здесь, со мной, у меня в кармане, в груди... Или вы признаете мою власть со всеми последствиями такового признания...
Уже вошли соответствующие лица: Гриб, Граб, Гроб.
Полковник. Сумасшедший. Немедленно вывести.
Вальс. ...или начнётся такое разрушение... Что вы делаете, оставьте меня, меня нельзя трогать... я -- могу взорваться. (Act Three)
Waltz's telemor brings to mind Telema i Makar (1826), Baratynski's version of Voltaire's fairy tale Theleme et Macare (1764). According to the editorial footnote, Telema means "desire" and Makar, "happinness." Both words are Greek. In his Unvollkommenheit Heine mentions Voltaire's boring Henriade:
Ha?liche Fu?e hat der stolze Pfau.
Uns kann die amusant geistreichste Frau
Manchmal langweilen wie die Henriade
Voltaire’s, sogar wie Klopstock’s Messiade.
In his poem K vel'mozhe ("To a Grandee," 1830) Pushkin mentions Voltaire who did not find rest even in his grave (grobovoe zhilishche) and still wanders from cemetry to cemetry:
Давно Ферней умолк. Приятель твой Вольтер,
Превратности судеб разительный пример,
Не успокоившись и в гробовом жилище,
Доныне странствует с кладбища на кладбище.
In Pushkin's poem Goncharovoy ("of Mlle Goncharov") rhymes with Kanovoy ("with Canova"):
С восторгом ценишь ты
И блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.
Беспечно окружась Корреджием, Кановой,
Ты, не участвуя в волнениях мирских,
Порой насмешливо в окно глядишь на них
И видишь оборот во всём кругообразный.
Note oborot (turn, etc.) and krugoobraznyi (circular). The Minister's window with the beautiful blue mountain (blown up by Waltz) in its vista brings to mind okno (the window) in Pushkin's poem. Heine being the author of Adam der Erste ("Adam the First"), one is also reminded of Adam Krug, the main character in VN's novel Bend Sinister (1947).
It was Prince Yusupov, the Grandee of Pushkin's poem, who told the poet the anecdote about Fonvizin (Agriopa - zasranaya zhopa, "your Agriopa has a dirty arsehole"). Brig (the name of one of the eleven generals in The Waltz Invention) brings to mind Fonvizin's comedy Brigadir. Grib (another general) seems to hint at Griboedov, the author of several waltzes.
In the same poem Pushkin mentions pylkiy otroka, vostorgov polnyi son (a boy's ardent dream full of delights):
Он угадал тебя: в пленительных словах
Он стал рассказывать о ножках, о глазах,
О неге той страны, где небо вечно ясно,
Где жизнь ленивая проходит сладострастно,
Как пылкий отрока восторгов полный сон,
Где жёны вечером выходят на балкон,
Глядят и, не страшась ревнивого испанца,
С улыбкой слушают и манят иностранца.
In The Waltz Invention Son is the reporter who appears from the wardrobe saying that he cannot listen to all that kanitel' (nonsense) anymore:
Из шкафа выходит Сон, журналист. Его может играть женщина.
Сон. Не могу больше слушать эту канитель. Да-да, господин министр, сознаю, что моё появление не совсем прилично, но не буду вам напоминать, сколько я исполнил ваших секретных поручений в газетной области и как крепко умею держать красный язык за белыми зубами. Коллега Вальс, моя фамилия Сон, -- не путайте меня с фельетонистом Зоном, это совсем другой коленкор. Руку! (Act One)
In his essay on Viktor Gofman (included in "The Silhouettes of Russian Writers") Yuli Ayhenvald mentions staraya lyubovnaya kanitel' (old amorous fuss) and, practically in the next sentence, pylkiy otroka, vostorgov polnyi son (a boy's ardent dream full of delights) that the poet dreams:
В старую любовную канитель мира Гофман вплетает свою особенную, свою личную нить; он начинает, удивлённо и восхищённо, свой независимый роман и, может быть, даже не знает, что уже и раньше на свете столько раз любили и любить переставали. Это всё равно: для него пробудившееся чувство имеет всю прелесть новизны, всю жгучесть первого интереса. И вот снится ему, как говорит другой, больший поэт, "пылкий отрока, восторгов полный сон".
According to the critic, Gofman is the poet of waltz (the dance mentioned by Gofman in his most famous poem quoted by Ayhenvald in his essay):
Один из его любимых приёмов, это -- повторение одних и тех же слов, одного и того же стиха ("мне хочется, мне хочется с тобой остаться вместе... мне хочется надеть тебе, моей невесте, на пальчик маленький красивое кольцо... мне кажется, мне кажется, что мы дрожим влюблённо, два влажные цветка -- в сиреневом саду; и тихо я шепчу: оставь свой стебель сонный и приходи ко мне; и я к тебе приду"); но именно простота и кажущаяся наивность этих повторений даёт очень художественный и аристократический эффект. Затем кружение слов, их встреча после пройденного кругооборота ещё усиливают то впечатление, что Гофман -- поэт вальса, но вальса смягчённого в своём темпе и музыкально-замедленного. Паж инфанты и природы в самую упоительность, в безумие бала вносит благородную тишину и задумчивость духа, -- и вот мы читаем:
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж тёмных лип.
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб.
------------------------------------------------------
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч.
Округло нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч, и много лиц,
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
Waltz is a madman. In his essay Ayhenwald speaks of upoitel'nost', bezumie bala (intoxication, madness of the ball).
In The Event Margarita Semyonovna Gofman is Troshcheykin's late mistress. She has the same patronymic as Sonya (Sof'ya Semyonovna) Marmeladov, "a weepy whore" in Dostoevski's Crime and Punishment (1867). At Antonina Pavlovna's birthday party Lyubov's sister Vera offers to Uncle Paul marmeladka (a fruit jelly):
Вера. Пойдём, дядя Поль, пойдём, мой хороший. Я дам тебе мармеладку. (Act Two)
In Dostoevski's Brothers Karamazov (1880) one of the chapters is entitled Za kon'yachkom ("At a Cognac Party"). The private detective Barboshin (hired by Troshcheykin to protect himself from Barbashin) mentions young sticky leaves so dear to Ivan Karamazov:
Барбошин. А я вам говорю, что моя фамилия Барбошин. Альфред Барбошин. Причём это одно из моих многих настоящих имён. Да-да... Дивные планы! О, вы увидите! Жизнь будет прекрасна. Жизнь будет вкусна. Птицы будут петь среди клейких листочков, слепцы услышат, прозреют глухонемые. Молодые женщины будут поднимать к солнцу своих малиновых младенцев. Вчерашние враги будут обнимать друг друга. И врагов своих врагов. И врагов их детей. И детей врагов. Надо только верить... Теперь ответьте мне прямо и просто: у вас есть оружье?
Трощейкин. Увы, нет! Я бы достал, но я не умею обращаться. Боюсь даже тронуть. Поймите: я художник, я ничего не умею.
Барбошин. Узнаю в вас мою молодость. И я был таков -- поэт, студент, мечтатель... Под каштанами Гейдельберга я любил амазонку... Но жизнь меня научила
многому. Ладно. Не будем бередить прошлого. (Поёт.) "Начнем, пожалуй...". Пойду, значит, ходить под вашими окнами, пока над вами будут витать Амур,
Морфей и маленький Бром. Скажите, господин, у вас не найдётся папироски? (Act Three)
According to Barboshin, he too was a poet, student, dreamer who under the chestnuts of Heidelberg loved an amazon. Ignat Lebyadkin, a character in Dostoevski's novel Besy ("The Possessed," 1872), is the author of Zvezde-amazonke ("To the Star Amazon"):
И порхает звезда на коне
в хороводе других амазонок.
Улыбается с лошади мне
Аристократический ребёнок.
And a star flits on horseback
in a round dance with other amazons.
Riding her horse, the aristocratic child
Smiles at me.
and of another poem:
Любви пылающей граната
Лопнула в груди Игната,
И вновь заплакал горькой мукой
По Севастополю безрукой.
The shell of burning love
burst in Ignat's breast,
and again the one-armed started to cry
for Sevastopol in bitter anguish.
"Captain" Lebyadkin imagines that he lost one arm in the Crimean War (in which he did not really participate). In The Waltz Invention the skinny armless girl says that Venus had no arms either:
Изабелла. А вот она умеет играть на рояле ногами и даже тасовать колоду карт.
Сухощавая. Я родилась такой. Любители очень ценят...
Вальс. Сон, да ведь она безрукая!
Сон. Вы просили разнообразия. Не знаю, чем вам не потрафил...
...
Сухощавая. Венера тоже была безрукая...
Вальс. Отвяжитесь, вон! Сон, что это за кошмар! Как ты смел, негодяй... (Срывает маску.) Я требовал тридцать юных красавиц, а вы мне привели двух шлюх и трёх уродов... Я вас рассчитаю! Вы предатель!
Сон. Уходите, красотки. Султан не в духах. (Act Three)
General Berg (Anabella's father who concealed from Waltz his daughter) tells Waltz (who demands that Anabella be brought to him at once) that he must have had a drop too much:
Вальс. Молчать, скотина! Я вас спрашиваю в последний раз, генерал: где находится ваша дочь?
Берг. А я вам сказать не намерен, грах, грах, грах.
Вальс. То есть -- как это не намерены? Я... Значит, вы её от меня спрятали?
Берг. И ещё как спрятал. Ни с какими ищейками не добудете.
Вальс. Значит, вы... вы отказываетесь её мне доставить? Так?
Берг. Голубчик, вы, должно быть, хлопнули лишка... а если это шутка, то она в сомнительном вкусе. (ibid.)
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L