Subject
young Tell,
apples & twins in The Event; apple of discord & Angelique in Lik
apples & twins in The Event; apple of discord & Angelique in Lik
From
Date
Body
According to Troshcheykin, the portrait painter in VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938), he was peeling the apple when Barbashin fired at his wife Lyubov’ and at him. Describing Barbashin’s attempt to Ryovshin, Troshcheykin compares himself to “young Tell” (Wilhelm Tell’s son):
Трощейкин. И десяти шагов не будет. Первым же выстрелом он попал ей в бедро, она села на пол, а вторым -- жик -- мне в левую руку, сюда, ещё сантиметр – и была бы раздроблена кость. Продолжает стрелять, а я с яблоком, как молодой Телль. (Act One)
Wilhelm Tell (1804) is a drama by Friedrich Schiller. In his essay Poeziya F. I. Tyutcheva (“The Poetry of F. I. Tyutchev,” 1895) V. Solovyov compares Tyutchev to Schiller and quotes Schiller’s poem Die Götter Griechenlands (“The Gods of Greece,” 1788) in Fet’s translation:
Не провидя блеска своего,
Над собой вождя не сознавая,
Не деля восторга моего,
Без любви к виновнику творенья,
Как часы – не оживлен и сир,
Рабски лишь закону тяготенья
Обезбожен служит мир…
In the first stanza of Bogi Gretsii (Fet’s Russian version of Schiller’s poem) Amathusia’s lik (face) is mentioned:
Как ещё вы правили вселенной
И, забав на лёгких помочах,
Свой народ водили вожделенный,
Чада сказок в творческих ночах, —
Ах, пока служили вам открыто,
Был и смысл иной у бытия,
Как венчали храм твой, Афродита,
Лик твой, Аматузия!
In Greek mythology Amathusia is a toponymic epithet of the goddess Aphrodite. The Trojan War began because Paris gave the apple (“the apple of discord”) to Aphrodite, the goddess of love who offered Paris the world’s most beautiful woman, Helen. In VN’s story Lik (1939) Igor (in Suire’s play The Abyss the young Russian whom Lik plays) is compared to the apple of discord:
Яблоко раздора -- обычно плод скороспелый, кислый, его нужно варить; так и с молодым человеком пьесы: он бледноват; стараясь его подкрасить, автор и сделал его русским, -- со всеми очевидными последствиями такого мошенничества.
The apple of discord is usually an early, sour fruit, and should be cooked. Thus the young man of the play threatens to be somewhat colorless, and it is in a vain attempt to touch him up a little that the author has made him a Russian, with all the obvious consequences of such trickery.
One of the two main characters in Lik is Oleg Koldunov, Lik’s former schoolmate and tormentor. The characters of “The Event” include Igor Olegovich Kuprikov, a painter. His surname comes from kuprik (a bird’s rump). Lik’s real name seems to be Kulikov. It comes from kulik (orn., stint; sandpiper).
Kuprikov, who saw Barbashin in the park and spied on him from behind a tree, mentions the initials that somebody had carved on the tree trunk:
Куприков. Меня он не видел, и я за ним наблюдал некоторое время из-за толстого древесного ствола, на котором кто-то вырезал -- уже, впрочем, потемневшие -- инициалы. (Act Two)
In Pushkin’s version of Canto XXIII, Ott. 102, of Ariosto’s Orlando furioso Orland reads Medor’s and Anzhelika’s names carved on the tree trunks and connected by their monograms:
Гуляя, он на деревах
Повсюду надписи встречает.
Он с изумленьем в сих чертах
Знакомый почерк замечает;
Невольный страх его влечёт,
Он руку милой узнаёт...
И в самом деле в жар полдневный
Медор с китайскою царевной
Из хаты пастыря сюда
Сам друг являлся иногда.
Орланд их имена читает
Соединённы вензелом;
Их буква каждая гвоздём
Герою сердце пробивает.
Стараясь разум усыпить,
Он сам с собою лицемерит,
Не верить хочет он, хоть верит,
Он силится вообразить,
Что вензеля в сей роще дикой
Начертаны все — может быть —
Другой, не этой Анджеликой.
Every letter of Medoro’s and Angelica’s names connected by their monograms pierces Orlando’s heart gvozdyom (with a nail). Koldunov, as he speaks to Lik, mentions gvozd’ (the nail):
“Всё, значит, и объяснилось, эврика, эврика, карта бита, гвоздь вбит, хребет перебит...”
“Everything is explained – eureka, eureka! The card is trumped, the nail is in, the beast is butchered!”
In The Abyss Igor falls in love with Angélique:
Есть пьеса "Бездна" (L'Abîme) известного французского писателя Suire. Она уже сошла со сцены, прямо в Малую Лету (т. е. в ту, которая обслуживает театр,-- речка, кстати сказать, не столь безнадежная, как главная, с менее крепким раствором забвения, так что режиссёрская удочка иное ещё вылавливает спустя много лет). В этой пьесе, по существу идиотской, даже идеально идиотской, иначе говоря -- идеально построенной на прочных условностях общепринятой драматургии, трактуется страстной путь пожилой женщины, доброй католички и землевладелицы, вдруг загоревшейся греховной страстью к молодому русскому, Igor, -- Игорю, случайно попавшему к ней в усадьбу и полюбившему её дочь Анжелику.
There is a play of the 1920s, called L'Abîme (The Abyss), by the well-known French author Suire. It has already passed from the stage straight into the Lesser Lethe (the one, that is, that serves the theater – a stream, incidentally, not quite as hopeless as the main river, and containing a weaker solution of oblivion, so that angling producers may still fish something out many years later). This play – essentially idiotic, even ideally idiotic, or, putting it another way, ideally constructed on the solid conventions of traditional dramaturgy – deals with the torments of a middle-aged, rich, and religious French lady suddenly inflamed by a sinful passion for a young Russian named Igor, who has turned up at her château and fallen in love with her daughter Angélique.
In “The Event” Meshaev the Second (Antonina Pavlovna’s last guest) brings from the country a basket of apples. Meshaev the First and Meshaev the Second are twins. Bliznetsy (“Twins,” 1852) is a poem by Tyutchev. According to a wit (presumably, Barbashin), one and the same actor impersonates the Meshaev twins, playing one brother (Meshaev the First) good and another, bad. Lik is an actor.
Meshaev the First has the same first name as Osip Mandelshtam. In the closing line of his poem Dekabrist (“Decembrist,” 1917) Mandelshtam mentions Leta (Lethe):
Всё перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Всё перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея.
All is muddled, and there's no one to recount
That everything grows gradually cold,
All is muddled, yet how lovely to repeat:
O, Russia, Lethe, Lorelei.
Lorelei is a poem by Heinrich Heine. In his poem Unvollkommenheit (“Imperfection”) Heine suggests that, had Lucrece not stabbed herself, she possibly would have become pregnant. According to Pushkin, in his Graf Nulin ("Count Null," 1825) he parodied history and The Rape of Lucrece, “a rather weak poem by Shakespeare:”
В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию», довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощёчину Тарквинию? быть может, это охладило б его предприимчивость и он со стыдом принуждён был отступить? Лукреция б не зарезалась. Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.
Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моём соседстве, в Новоржевском уезде.
Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась. Я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть.
Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения.
“I am accustomed to date my papers. Count Nulin was written on 13 and 14 December. History does repeat itself strangely.”
The disastrous Decembrist rising in St. Petersburg took place on December 14, 1825. Pushkin wrote Count Nulin in the country. Like Pushkin, Meshaev the Second lives v derevne (in the country).
It seems to me that, like Lucrece, Troshcheykin’s wife Lyubov’ stabs herself after she learnt (from Meshaev the Second) that Barbashin had left the city and gone abroad forever. Perhaps she uses the same knife (“a bare bodkin”) with which Troshcheykin was peeling the apple when Barbashin fired at her and at her husband. In the “dream of death” Lyubov’ dreams of Barbashin disguised as Waltz, the main character in VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938). The characters of Izobretenie Val’sa include the reporter Son (in the English version, Trance). In Tyutchev’s poem Bliznetsy the two pairs of twins are Smert’ i Son (Death and Dream) and Samoubiystvo i Lyubov’ (Suicide and Love).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L
Трощейкин. И десяти шагов не будет. Первым же выстрелом он попал ей в бедро, она села на пол, а вторым -- жик -- мне в левую руку, сюда, ещё сантиметр – и была бы раздроблена кость. Продолжает стрелять, а я с яблоком, как молодой Телль. (Act One)
Wilhelm Tell (1804) is a drama by Friedrich Schiller. In his essay Poeziya F. I. Tyutcheva (“The Poetry of F. I. Tyutchev,” 1895) V. Solovyov compares Tyutchev to Schiller and quotes Schiller’s poem Die Götter Griechenlands (“The Gods of Greece,” 1788) in Fet’s translation:
Не провидя блеска своего,
Над собой вождя не сознавая,
Не деля восторга моего,
Без любви к виновнику творенья,
Как часы – не оживлен и сир,
Рабски лишь закону тяготенья
Обезбожен служит мир…
In the first stanza of Bogi Gretsii (Fet’s Russian version of Schiller’s poem) Amathusia’s lik (face) is mentioned:
Как ещё вы правили вселенной
И, забав на лёгких помочах,
Свой народ водили вожделенный,
Чада сказок в творческих ночах, —
Ах, пока служили вам открыто,
Был и смысл иной у бытия,
Как венчали храм твой, Афродита,
Лик твой, Аматузия!
In Greek mythology Amathusia is a toponymic epithet of the goddess Aphrodite. The Trojan War began because Paris gave the apple (“the apple of discord”) to Aphrodite, the goddess of love who offered Paris the world’s most beautiful woman, Helen. In VN’s story Lik (1939) Igor (in Suire’s play The Abyss the young Russian whom Lik plays) is compared to the apple of discord:
Яблоко раздора -- обычно плод скороспелый, кислый, его нужно варить; так и с молодым человеком пьесы: он бледноват; стараясь его подкрасить, автор и сделал его русским, -- со всеми очевидными последствиями такого мошенничества.
The apple of discord is usually an early, sour fruit, and should be cooked. Thus the young man of the play threatens to be somewhat colorless, and it is in a vain attempt to touch him up a little that the author has made him a Russian, with all the obvious consequences of such trickery.
One of the two main characters in Lik is Oleg Koldunov, Lik’s former schoolmate and tormentor. The characters of “The Event” include Igor Olegovich Kuprikov, a painter. His surname comes from kuprik (a bird’s rump). Lik’s real name seems to be Kulikov. It comes from kulik (orn., stint; sandpiper).
Kuprikov, who saw Barbashin in the park and spied on him from behind a tree, mentions the initials that somebody had carved on the tree trunk:
Куприков. Меня он не видел, и я за ним наблюдал некоторое время из-за толстого древесного ствола, на котором кто-то вырезал -- уже, впрочем, потемневшие -- инициалы. (Act Two)
In Pushkin’s version of Canto XXIII, Ott. 102, of Ariosto’s Orlando furioso Orland reads Medor’s and Anzhelika’s names carved on the tree trunks and connected by their monograms:
Гуляя, он на деревах
Повсюду надписи встречает.
Он с изумленьем в сих чертах
Знакомый почерк замечает;
Невольный страх его влечёт,
Он руку милой узнаёт...
И в самом деле в жар полдневный
Медор с китайскою царевной
Из хаты пастыря сюда
Сам друг являлся иногда.
Орланд их имена читает
Соединённы вензелом;
Их буква каждая гвоздём
Герою сердце пробивает.
Стараясь разум усыпить,
Он сам с собою лицемерит,
Не верить хочет он, хоть верит,
Он силится вообразить,
Что вензеля в сей роще дикой
Начертаны все — может быть —
Другой, не этой Анджеликой.
Every letter of Medoro’s and Angelica’s names connected by their monograms pierces Orlando’s heart gvozdyom (with a nail). Koldunov, as he speaks to Lik, mentions gvozd’ (the nail):
“Всё, значит, и объяснилось, эврика, эврика, карта бита, гвоздь вбит, хребет перебит...”
“Everything is explained – eureka, eureka! The card is trumped, the nail is in, the beast is butchered!”
In The Abyss Igor falls in love with Angélique:
Есть пьеса "Бездна" (L'Abîme) известного французского писателя Suire. Она уже сошла со сцены, прямо в Малую Лету (т. е. в ту, которая обслуживает театр,-- речка, кстати сказать, не столь безнадежная, как главная, с менее крепким раствором забвения, так что режиссёрская удочка иное ещё вылавливает спустя много лет). В этой пьесе, по существу идиотской, даже идеально идиотской, иначе говоря -- идеально построенной на прочных условностях общепринятой драматургии, трактуется страстной путь пожилой женщины, доброй католички и землевладелицы, вдруг загоревшейся греховной страстью к молодому русскому, Igor, -- Игорю, случайно попавшему к ней в усадьбу и полюбившему её дочь Анжелику.
There is a play of the 1920s, called L'Abîme (The Abyss), by the well-known French author Suire. It has already passed from the stage straight into the Lesser Lethe (the one, that is, that serves the theater – a stream, incidentally, not quite as hopeless as the main river, and containing a weaker solution of oblivion, so that angling producers may still fish something out many years later). This play – essentially idiotic, even ideally idiotic, or, putting it another way, ideally constructed on the solid conventions of traditional dramaturgy – deals with the torments of a middle-aged, rich, and religious French lady suddenly inflamed by a sinful passion for a young Russian named Igor, who has turned up at her château and fallen in love with her daughter Angélique.
In “The Event” Meshaev the Second (Antonina Pavlovna’s last guest) brings from the country a basket of apples. Meshaev the First and Meshaev the Second are twins. Bliznetsy (“Twins,” 1852) is a poem by Tyutchev. According to a wit (presumably, Barbashin), one and the same actor impersonates the Meshaev twins, playing one brother (Meshaev the First) good and another, bad. Lik is an actor.
Meshaev the First has the same first name as Osip Mandelshtam. In the closing line of his poem Dekabrist (“Decembrist,” 1917) Mandelshtam mentions Leta (Lethe):
Всё перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Всё перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея.
All is muddled, and there's no one to recount
That everything grows gradually cold,
All is muddled, yet how lovely to repeat:
O, Russia, Lethe, Lorelei.
Lorelei is a poem by Heinrich Heine. In his poem Unvollkommenheit (“Imperfection”) Heine suggests that, had Lucrece not stabbed herself, she possibly would have become pregnant. According to Pushkin, in his Graf Nulin ("Count Null," 1825) he parodied history and The Rape of Lucrece, “a rather weak poem by Shakespeare:”
В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая «Лукрецию», довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощёчину Тарквинию? быть может, это охладило б его предприимчивость и он со стыдом принуждён был отступить? Лукреция б не зарезалась. Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те.
Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моём соседстве, в Новоржевском уезде.
Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась. Я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть.
Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. «Граф Нулин» писан 13 и 14 декабря. Бывают странные сближения.
“I am accustomed to date my papers. Count Nulin was written on 13 and 14 December. History does repeat itself strangely.”
The disastrous Decembrist rising in St. Petersburg took place on December 14, 1825. Pushkin wrote Count Nulin in the country. Like Pushkin, Meshaev the Second lives v derevne (in the country).
It seems to me that, like Lucrece, Troshcheykin’s wife Lyubov’ stabs herself after she learnt (from Meshaev the Second) that Barbashin had left the city and gone abroad forever. Perhaps she uses the same knife (“a bare bodkin”) with which Troshcheykin was peeling the apple when Barbashin fired at her and at her husband. In the “dream of death” Lyubov’ dreams of Barbashin disguised as Waltz, the main character in VN’s play Izobretenie Val’sa (“The Waltz Invention,” 1938). The characters of Izobretenie Val’sa include the reporter Son (in the English version, Trance). In Tyutchev’s poem Bliznetsy the two pairs of twins are Smert’ i Son (Death and Dream) and Samoubiystvo i Lyubov’ (Suicide and Love).
Alexey Sklyarenko
Search archive with Google:
http://www.google.com/advanced_search?q=site:listserv.ucsb.edu&HL=en
Contact the Editors: mailto:nabokv-l@utk.edu,nabokv-l@holycross.edu
Zembla: http://www.libraries.psu.edu/nabokov/zembla.htm
Nabokv-L policies: http://web.utk.edu/~sblackwe/EDNote.htm
Nabokov Online Journal:" http://www.nabokovonline.com
AdaOnline: "http://www.ada.auckland.ac.nz/
The Nabokov Society of Japan's Annotations to Ada: http://vnjapan.org/main/ada/index.html
The VN Bibliography Blog: http://vnbiblio.com/
Search the archive with L-Soft: https://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?A0=NABOKV-L
Manage subscription options :http://listserv.ucsb.edu/lsv-cgi-bin/wa?SUBED1=NABOKV-L