Near the end of his poem John Shade (the poet in VN’s novel Pale Fire, 1962) says:
Now I shall speak of evil as none has
Spoken before. I loathe such things as jazz;
The white-hosed moron torturing a black
Bull, rayed with red; abstractist bric-a-brac;
Primitivist folk-masks; progressive schools;
Music in supermarkets; swimming pools;
Brutes, bores, class-conscious Philistines, Freud, Marx,
Fake thinkers, puffed-up poets, frauds and sharks. (ll. 923-930)
Shade’s poem is almost finished when the author is killed by Gradus. Kinbote (Shade’s mad commentator who imagines that he is Charles the Beloved, the last self-exiled king of Zembla) believes that, to be completed, Shade’s poem needs but one line (Line 1000, identical to Line 1: “I was the shadow of the waxwing slain”). But it seems that, like some sonnets, Shade’s poem also needs a coda (Line 1001: “By its own double in the windowpane”). Dvoynik ("The Double") is a short novel (1846) by Dostoevski (who uses the word gradus, “degree,” twice in a letter of Oct. 31, 1838, to his brother) and a poem (1909) by Alexander Blok. In his poem Tyomnykh uz zemnogo zatochen'ya... ("The dark bonds of earthly imprisonment..." 1910) Mandelshtam says that he is pursued by a double:
Тёмных уз земного заточенья
Я ничем преодолеть не мог,
И тяжёлым панцирем презренья
Я окован с головы до ног.
Иногда со мной бывает нежен
И меня преследует двойник:
Как и я — он так же неизбежен
И ко мне внимательно приник.
И, глухую затаив развязку,
Сам себя я вызвал на турнир:
С самого себя срываю маску
И презрительный лелею мир.
Я своей печали недостоин,
И моя последняя мечта —
Роковой и краткий гул пробоин
Моего узорного щита.
The last word in Mandelshtam's poem, shchita (Gen. of shchit, "shield"), brings to mind na shchite (on shield; Lat.: in scuto), the idiom used by Pushkin in a letter of Sept. 9, 1830, to Pletnyov:
Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: как скучны статьи Катенина! и более ни слова. Каково? вот что значит умереть честным воином, на щите, le cri de guerre a la bouche!
Pushkin quotes the last words of his uncle Vasiliy Lvovich (who died on Aug. 20, 1830), kak skuchny statyi Katenina! (how boring are the articles of Katenin!), and says that his uncle died as a honest soldier, na shchite (on shield).
Like Pushkin’s uncle, Shade dies on shield, with a war cry on his lips (“Now I shall speak of evil... etc.”). Kinbote is Shade’s dangerous neighbor (according to Kinbote, Gradus was aiming at him, not at the innocent poet). Vasiliy Lvovich Pushkin is the author of Opasnyi sosed (“The Dangerous Neighbor,” 1811). Pushkin calls Buyanov (the main character in “The Dangerous Neighbor”), one of the guests at Tatiana’s name-day party in Chapter Five of Eugene Onegin, “my first cousin.” I suggest that Professor Vsevolod Botkin (an American scholar of Russian descent who went mad and became Shade, Kinbote and Gradus after the tragic death of his daughter Nadezhda) is VN’s first cousin. In his poem On Translating “Eugene Onegin” (1955) written after the meter and rhyme scheme of the EO stanza VN says that his honest roadside prose is “all thorn, but cousin to your [Pushkin’s] rose.”
The “real” name of Sybil Shade (the poet’s wife) and of Queen Disa (the wife of Charles the Beloved) seems to be Sofia Botkin (born Lastochkin). Aya-Sofia (“Hagia Sophia,” 1912) and Lastochka (“The Swallow,” 1920) are poems by Mandelshtam (whose wife’s name was Nadezhda). At the end of his poem ...A nebo budushchim beremenno ("...And the sky is pregnant with the future," 1923) Mandelshtam says that the sky is pregnant with the azure (zabremenevshee lazur'yu) and calls it al'fa i omega buri (alpha and omega of the tempest):
А ты, глубокое и сытое,
Забременевшее лазурью,
Как чешуя многоочитое,
И альфа и омега бури;
Тебе — чужое и безбровое,
Из поколенья в поколение, —
Всегда высокое и новое
Передаётся удивление.
Hazel Shade (the poet’s daughter) drowned in Lake Omega. The disguised ex-King of Zembla arrived in America descending by parachute in October, 1958 ("the year of Tempests"). At the beginning of his poem Shade says that he was the shadow of the waxwing slain by the false azure in the windowpane:
I was the shadow of the waxwing slain
By the false azure in the windowpane;
I was the smudge of ashen fluff--and I
Lived on, flew on, in the reflected sky. (ll. 1-4)
The rhyme mechta (dream) - shchita (of shield) in the last stanza of Mandelshtam’s poem “The dark bonds of earthly imprisonment..." was borrowed from Blok's poem O, vesna! Bez kontsa i bez krayu... ("O spring! Without end and without bounds..." 1907) where it occurs twice, in the first and in the penultimate stanza:
О, весна! без конца и без краю -
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха - позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах тёмных окна,
Чтоб мои воспалённые взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветлённый простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога -
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах...
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита...
Никогда не откроешь ты плечи...
Но над нами - хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель - я знаю -
Всё равно: принимаю тебя!
S buynym vetrom v zmeinykh kudryakh (with a wild wind in the serpentine locks), a line in Blok’s poem, brings to mind a Medusa-locked hag whom Judge Goldsworth (Kinbote’s landlord) resembles:
Judge Goldsworth had a wife, and four daughters. Family photographs met me in the hallway and pursued me from room to room, and although I am sure that Alphina (9), Betty (10), Candida (12), and Dee (14) will soon change from horribly cute little schoolgirls to smart young ladies and superior mothers, I must confess that their pert pictures irritated me to such an extent that finally I gathered them one by one and dumped them all in a closet under the gallows row of their cellophane-shrouded winter clothes. In the study I found a large picture of their parents, with sexes reversed, Mrs. G. resembling Malenkov, and Mr. G. a Medusa-locked hag, and this I replaced by the reproduction of a beloved early Picasso: earth boy leading raincloud horse. (note to Lines 47-48)
In his poem K portretu A. A. Bloka (“To the Portrait of A. A. Blok,” 1908) I. Annenski (who wrote poetry under the penname Nik. T-o, “Mr. Nobody”) compares Blok to an androgyne:
Под беломраморным обличьем андрогина
Он стал бы радостью, но чьих-то давних грёз.
Стихи его горят — на солнце георгина,
Горят, но холодом невыстраданных слёз.
In Annenski’s poem androgina (of an androgyne) rhymes with georgina (dahlia). A character in VN’s novel Lolita (1955), Mona Dahl (Lolita’s best friend at Beardsley School) seems to blend Leonardo’s Mona Lisa with dahlia (a genus of bushy, tuberous, herbaceous perennial plants native to Mexico). Duchess of Payn, of Great Payn and Mone, Queen Disa seems to blend Leonardo's Mona Lisa with Desdemona, Othello’s wife in Shakespeare’s Othello. Desdemona (1913) is a sonnet by Gumilyov. In his poem Florentsiya (“Florence,” 1913) Gumilyov mentions Leonardo’s lost painting Leda and the Swan:
Тебе нужны слова иные.
Иная, страшная пора.
…Вот грозно встала Синьория
И перед нею два костра.
Один, как шкура леопарда,
Разнообразьем вечно нов.
Там гибнет «Леда» Леонардо
Средь благовоний и шелков.
In his poem Umri, Florentsiya, Iuda... ("Die, Florence, you Judas..." 1909) Blok mentions Leonardo:
Звенят в пыли велосипеды
Там, где святой монах сожжён,
Где Леонардо сумрак ведал,
Беато снился синий сон!
Velosipedy (bicycles) bring to mind nonchalantly deft bicycle tires mentioned by Shade in Canto One of his poem:
In sleeping dreams I played with other chaps
But really envied nothing - save perhaps
The miracle of a lemniscate left
Upon wet sand by nonchalantly deft
Bicycle tires. (ll. 135-139)
The infinity symbol ∞ is sometimes called “lemniscate.” In his poem ∞ (1904) Annenski compares the infinity symbol ∞ to oprokinutoe 8 (8 toppled over):
Девиз Таинственной похож
На опрокинутое 8:
Она - отраднейшая ложь
Из всех, что мы в сознаньи носим.
Acht being German for "eight," "8 toppled over" brings to mind Iris Acht, the celebrated Zemblan actress, favourite of Thurgus the Third (the King’s grandfather who liked to bicycle in the park).
Thurgus the Third brings to mind Turgenev, the author of Dym ("Smoke," 1866). In several poems from his cycle "Italian Verses" (1909) Blok compares Florence to dymnyi iris (smoky iris):
Флоренция, ты ирис нежный;
По ком томился я один
Любовью длинной, безнадежной,
Весь день в пыли твоих Кашин?
О, сладко вспомнить безнадежность:
Мечтать и жить в твоей глуши;
Уйти в твой древний зной и в нежность
Своей стареющей души...
Но суждено нам разлучиться,
И через дальние края
Твой дымный ирис будет сниться,
Как юность ранняя моя.
Страстью длинной, безмятежной
Занялась душа моя,
Ирис дымный, ирис нежный,
Благовония струя,
Переплыть велит все реки
На воздушных парусах,
Утонуть велит навеки
В тех вечерних небесах,
И когда предамся зною,
Голубой вечерний зной
В голубое голубою
Унесёт меня волной...
On March 28, 1922, VN was reading one of these poems to his mother, when the telephone rang and the caller informed him of the tragedy in a Berlin
lecture hall. The terrorists who killed VN’s father planned to assassinate Milyukov (VDN’s friend and colleague who gave a lecture in Berlin). In his
Foreword to Vozmezdie (“Retribution,” 1910-21) Blok mentions Milyukov who in spring of 1911 read a most interesting lecture entitled “The Armed World and Arms Reduction:”
Весной 1911 года П. Н. Милюков прочёл интереснейшую лекцию под заглавием "Вооружённый мир и сокращение вооружений".
In his essay Taynyi smysl tragedii “Otello” (“The Secret Meaning of the tragedy Othello,” 1919) Blok says that Desdemona is a harmony, Desdemona is a soul, and the soul can not but saves from chaos:
Дездемона - это гармония, Дездемона - это душа, а душа не может не спасть от хаоса.
In his Pushkin speech, O naznachenii poeta (“On a Poet’s Destination,” 1921), Blok says that a poet is a son of harmony and quotes Mozart’s words (attributing them to Salieri):
Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он - сын гармонии, поэт.
What is a poet? A man who writes in verse? Of course, not. He is called a poet not because he writes in verse; but he writes in verse, that is he brings into harmony words and sounds, because he is a son of harmony, a poet.
Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесённой в мир поэтом; борьба с нею превышает и личные и соединённые человеческие силы. "Когда бы все так чувствовали силу гармонии!" - томится одинокий Сальери. Но её чувствуют все, только смертные - иначе, чем бог - Моцарт. От знака, которым поэзия отмечает на лету, от имени, которое она даёт, когда это нужно, - никто не может уклониться, так же как от смерти. Это имя даётся безошибочно.
According to Blok, everybody feels the power of harmony, but mortals feel it differently than god (Mozart) does.
In his essay Problema Gamleta (“The Problem of Hamlet”) included in Vtoraya kniga otrazheniy ("The Second Book of Reflections,” 1909) Annenski mentions Pushkin's Mozart and says that Hamlet is not a Salieri:
Видите ли: зависть художника не совсем то, что наша...
Для художника это - болезненное сознание своей ограниченности и желание делать творческую жизнь свою как можно полнее. Истинный художник и завистлив и жаден... я слышу возражение - пушкинский Моцарт. - Да! Но ведь Гамлет не Сальери. Моцарта же Пушкин, как известно, изменил: его короткая жизнь была отнюдь не жизнью праздного гуляки, а сплошным творческим горением. Труд его был громаден, не результат труда, а именно труд.
In Pushkin’s little tragedy “Mozart and Salieri” (1830) Mozart mentions the power of harmony and uses the phrase nikto b (none would):
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
If all could feel like you the power of harmony!
But no: the world could not go on then. None
Would bother with the needs of lowly life;
All would surrender to the free art. (Scene II)
Nikto b is Botkin (Shade’s, Kinbote’s and Gradus’ “real” name) in reverse.
The main purpose of this brief note is to draw your attention to the updated version of my previous post, “false azure & year of Tempests in Pale Fire."