In VN's play Izobretenie Val'sa ("The Waltz Invention," 1938) Salvator Waltz plans to move to the island of Palmera and asks the architect to build for him a fairy-tale palace in ten days:
Гриб. Видите ли, ваше... ваше сиятельство, я, собственно, архитектор.
Вальс. А... так бы сразу и сказали. Глупое недоразумение. Мне от него захотелось есть. Отлично. Вам уже сообщили, что мне нужно?
Гриб. Вам нужен дворец.
Вальс. Да, дворец. Отлично. Я люблю громадные, белые, солнечные здания. Вы для меня должны построить нечто сказочное, со сказочными удобствами. Колонны, фонтаны, окна в полнеба, хрустальные потолки... И вот еще, - давняя моя мечта... чтоб было такое приспособление, - не знаю, электрическое, что ли, - я в технике слаб, - словом, проснешься, нажмешь кнопку, и кровать тихо едет и везет тебя прямо к ванне... И еще я хочу, чтоб во всех стенах были краны с разными ледяными напитками... Все это я давно-давно заказал судьбе, - знаете, когда жил в душных, шумных, грязных углах... лучше не вспоминать.
Гриб. Я представлю вам планы... Думаю, что угожу.
Вальс. Но главное, это должно быть выстроено скоро, я вам даю десять дней. Довольно?
Гриб. Увы, одна доставка материалов потребует больше месяца.
Вальс. Ну, это - извините. Я снаряжу целый флот. В три дня будет доставлено...
Гриб. Я не волшебник. Работа займет полгода, минимум.
Вальс. Полгода? В таком случае убирайтесь, - вы мне не нужны! Полгода! Да я вас за такое нахальство...
Входит Сон.
Сон. В чем дело? Отчего крик?
Вальс. Этому подлецу я даю десять дней, а он...
Сон. Пустяки, недоразумение. Разумеется, дворец будет готов в этот срок, - даже скорее. Не правда ли, господин архитектор?
Гриб. Да, в самом деле, я не совсем понял... Да, конечно, будет готов. (Act Three)
The architect tells Waltz that he is not volshebnik (a magician). To a publisher VN described his story Volshebnik ("The Enchanter," 1939), the Russian precursor of Lolita, as a ribald novella in the style of Boccaccio and Aretino. The island of Palmera (in the Russian original, Palmora) seems to hint at Villa Palmieri in Fiesole, the paradisal setting for the frame story of Boccaccio’s Decameron. Boccaccio’s book (whose title means in Greek “ten-day event”) is structured as a frame story containing 100 tales told by a group of seven young women and three young men sheltering in a secluded villa just outside Florence to escape the Black Death, which was afflicting the city. At the end of VN’s play Sobytie (“The Event,” 1938) the portrait painter Troshcheykin mentions pir vo vremya chumy (“Feast in Times of the Plague”):
Трощейкин. О, если бы вы могли предсказать, что с нами будет! Вот мы здесь сидим, балагурим, пир во время чумы, а у меня такое чувство, что можем в любую минуту взлететь на воздух. (Барбошину.) Ради Христа, кончайте ваш дурацкий чай! (Act Three)
The main character in Pushkin's little tragedy "Feast in Times of the Plague" (1830) is Walsingham, the feast's chairman. In Вальсингам (Walsingham) there is Вальс (Waltz). In "The Waltz Invention" the reporter Son (in the English version, Trance) compares Waltz to a planetary Don Juan and himself, to Leporello:
Сон. Заметьте, что я ещё не знаю в точности правил вашей игры, я только следую им ощупью, по природной интуиции.
Вальс. В моей игре только одно правило: любовь к человечеству.
Сон. Ишь куда хватили! Но это непоследовательно: меня вы лишаете мелких прав Лепорелло, а сами метите в мировые Дон-Жуаны. (Act One)
Don Juan and Leporello are the characters in Pushkin's little tragedy Kamennyi gost’ ("The Stone Guest," 1830). The characters in “The Stone Guest” include Dona Anna and the ghost of her husband (the stone guest). In Alexander Blok’s poem Shagi komandora (“The Commander’s Footsteps,” 1910-12) Donna Anna sleeps in her grave and is dreaming:
Что изменнику блаженства звуки?
Миги жизни сочтены.
Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны...
Чьи черты жестокие застыли,
В зеркалах отражены?
Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
Сладко ль видеть неземные сны?
What are sounds of bliss to a betrayer
When his time is up?
Donna Anna sleeps, arms crossed above her heart,
Donna Anna's dreaming...
When his cruel features have frozen,
Echoed within mirrors?
Anna, Anna, is the grave's sleep sweet?
Is it sweet to have unearthly dreams?
The action in "The Waltz Invention" seems to take place in a dream that Troshcheykin’s wife Lyubov dreams in the "sleep of death" after committing suicide on her dead son's fifth birthday (two days after her mother's fiftieth birthday). A frame story is a literary technique that serves as a companion piece to a story within a story, where an introductory or main narrative sets the stage either for a more emphasized second narrative or for a set of shorter stories. VN’s plays “The Event” and "The Waltz Invention" are a play within a play (or a dream within a dream) and can be compared to Shakespeare’s Hamlet, a play within which there is another play: The Mousetrap. After her mother's birthday party Lyubov with a pensive smile looks at a mouse (an illusion of the mouse) that appeared from the chink in her husband's studio:
Опять мастерская. Мячи на картине дописаны. Любовь одна. Смотрит в окно, затем медленно заводит штору. На столике забытая Рёвшиным с утра коробочка папирос. Закуривает. Садится. Мышь (иллюзия мыши), пользуясь тишиной, выходит из щели, и Любовь следит за ней с улыбкой; осторожно меняет положение тела, нагибаясь вперёд, но вот -- мышь укатилась. Слева входит Марфа.
Любовь. Тут опять мышка.
Марфа. А на кухне тараканы. Всё одно к одному. (“The Event,” Act Three)
In "The Waltz Invention" General Berg (Anabella's father) twice calls Waltz petukh (an irascible person). Petukh means "cock, rooster." In his poem “The Commander’s Footsteps” Blok mentions pen'ye petukha (a rooster's song):
Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном - туман.
Что теперь твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?
Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.
A thick, heavy curtain at the door,
Mist beyond the nighttime window.
Now that you know fear, Don Juan
What's your hateful freedom worth?
Cold and empty is the lavish bedroom,
Servants sleep in the still night.
From a blissful, foreign, distant land
Comes a rooster's song.
The poems in Blok’s cycle Ital’yanskie stikhi (“Italian Verses,” 1909) include “Fiesole” and several poems about Florence. On March 28, 1922, VN was reading to his mother Blok’s poem in which Florence is compared to a smoky iris, when the telephone rang… Troshcheykin (who is mortally afraid of terrible Barbashin) fears assassination. His wife Lyubov (who has an affair with Ryovshin but is still in love with Barbashin) tells Marfa (the old angry servant woman) that she should call her grekhovodnitsa (a sinner):
Любовь. Куда это вы собрались?
Марфа. Переночую у брата, а завтра уж отпустите меня совсем на покой. Мне у вас оставаться страшно. Я старуха слабая, а у вас в доме нехорошо.
Любовь. Ну, это вы недостаточно сочно сыграли. Я вам покажу, как надо. "Уж простите меня... Я старуха слабая, кволая... Боязно мне... Дурные тут ходют...". Вот так. Это, в общем, очень обыкновенная роль... По мне, можете убираться на все четыре стороны.
Марфа. И уберусь, Любовь Ивановна, и уберусь. Мне с помешанными не житье.
Любовь. А вам не кажется, что это большое свинство? Могли бы хоть эту ночь остаться.
Марфа. Свинство? Свинств я навидалась вдосталь. Тут кавалер, там кавалер...
Любовь. Совсем не так, совсем не так. Больше дрожи и негодования. Что-нибудь с "греховодницей".
Марфа. Я вас боюсь, Любовь Ивановна. Вы бы доктора позвали.
Любовь. Дохтура, дохтура, а не "доктора". Нет, я вами решительно недовольна. Хотела вам дать рекомендацию: годится для роли сварливой служанки, а теперь вижу, не могу дать.
Марфа. И не нужно мне вашей рукомандации.
Любовь. Ну, это немножко лучше... Но теперь - будет. Прощайте. (“The Event,” Act Three)
In Ostrovski's play Groza ("The Thunderstorm," 1859) Katerina calls her sister-in-law Varvara grekhovodnitsa:
ВАРВАРА. (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке.
КАТЕРИНА. (с испугом отталкивая ключ). На что! На что! Не надо, не надо!
ВАРВАРА. Тебе не надо, мне понадобится; возьми, не укусит он тебя.
КАТЕРИНА. Да что ты затеяла-то, греховодница! Можно ли это! Подумала ль ты! Что ты! Что ты!
ВАРВАРА. Ну, я много разговаривать не люблю, да и некогда мне. Мне гулять пора. (Уходит.) (Act Two, scene 9)
At the end of the play Katerina commits suicide by throwing herself into the Volga. The surname Ostrovski comes from ostrov (island). A character in "The Event," Meshaev the Second has the same name and patronymic as Mikhey Mikheevich Krutitski, the main character in Ostrovski's play Ne bylo grosha, da vdrug altyn ("The Easy Money," 1872). At the end of "The Event" Meshaev the Second (who toyed in chiromancy) reads Lyubov's palm and asks her if she wants to know how she will die.
When Lyubov tells Ryovshin that she never loved him, Ryovshin says that it is a sin to speak so. At the end of F. Scott Fitzgerald's story The Diamond as Big as the Ritz (1922) the main character says that his was a great sin who first invented consciousness:
After supper they folded up the table-cloth and spread their blankets for the night.
“What a dream it was,” Kismine sighed, gazing up at the stars. “How strange it seems to be here with one dress and a penniless fiance!
“Under the stars,” she repeated. “I never noticed the stars before. I always thought of them as great big diamonds that belonged to some one. Now they frighten me. They make me feel that it was all a dream, all my youth.”
“It was a dream,” said John quietly. “Everybody’s youth is a dream, a form of chemical madness.”
“How pleasant then to be insane!”
“So I’m told,” said John gloomily. “I don’t know any longer. At any rate, let us love for a while, for a year or so, you and me. That’s a form of divine drunkenness that we can all try. There are only diamonds in the whole world, diamonds and perhaps the shabby gift of disillusion. Well, I have that last and I will make the usual nothing of it.” He shivered. “Turn up your coat collar, little girl, the night’s full of chill and you’ll get pneumonia. His was a great sin who first invented consciousness. Let us lose it for a few hours.”
So wrapping himself in his blanket he fell off to sleep. (chapter XI)
Save Me the Waltz (1932) is a novel by Zelda Sayre Fitzgerald, a semi-autobiographical account of her life and marriage to F. Scott Fitzgerald. The name Salvator means "savior." In Zelda Fitzgerald’s novel Hastings mentions Russian devils:
“Do you think, Madame, that I am too old?” Alabama persisted.
“Yes,” said the Princess briefly.
“They live on cocaine anyway,” said Miss Douglas.
“And pray to Russian devils,” added Hastings.
“But some of them do lead actual lives, I believe,” said Dickie.
“Sex is such a poor substitute,” sighed Miss Douglas.
“For what?”
“For sex, idiot.”
“I think,” said Dickie surprisingly, “that it would be the very thing for Alabama. I’ve always heard she was a little peculiar—I don’t mean actually batty—but a little difficult. An art would explain. I really think you ought, you know,” she said decisively. “It would be almost as exotic as being married to a painter.” (Part Two, chapter III)
Leonid Barbashin and Alfred Barboshin (the half-witted private detective whom Troshcheykin hired to protect himself from Barbashin) seem to be two incarnations of one and same character: the devil.