Describing IPH (a lay Institute of Preparation for the Hereafter) in Canto Three of his poem, John Shade (the poet in VN's novel Pale Fire, 1962) mentions the role planets had played as landfalls of the soul and the fate of beasts:
We heard cremationists guffaw and snort
At Grabermann's denouncing the Retort
As detrimental to the birth of wraiths.
We all avoided criticizing faiths.
The great Starover Blue reviewed the role
Planets had played as landfalls of the soul.
The fate of beasts was pondered. A Chinese
Discanted on the etiquette at teas
With ancestors, and how far up to go.
I tore apart the fantasies of Poe,
And dealt with childhood memories of strange
Nacreous gleams beyond the adults' range. (ll. 623-634)
In his poem Zabludivshiysya tramvay (“The Lost Tram,” 1921) Gumilyov mentions lyudi i teni (people and shades) who stand at the entrance to a zoological garden of planets:
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
Now I understand: our freedom
Is only a light from the other world,
People and shades stand at the entrance
To a zoological garden of planets.
On the other hand, the fate of beasts mentioned by Shade brings to mind Gumilyov's poem Ukrotitel' zverey ("The Animal Tamer," 1911):
… Как мой китайский зонтик красен,
Натёрты мелом башмачки.
Анна Ахматова.
Снова заученно-смелой походкой
Я приближаюсь к заветным дверям,
Звери меня дожидаются там,
Пёстрые звери за крепкой решёткой.
Будут рычать и пугаться бича,
Будут сегодня ещё вероломней
Или покорней… не всё ли равно мне,
Если я молод и кровь горяча?
Только… я вижу всё чаще и чаще
(Вижу и знаю, что это лишь бред)
Странного зверя, которого нет,
Он — золотой, шестикрылый, молчащий.
Долго и зорко следит он за мной
И за движеньями всеми моими,
Он никогда не играет с другими
И никогда не придёт за едой.
Если мне смерть суждена на арене,
Смерть укротителя, знаю теперь,
Этот, незримый для публики, зверь
Первым мои перекусит колени.
Фанни, завял вами данный цветок,
Вы ж, как всегда, веселы на канате,
Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,
Смотрит в глаза вам, как преданный дог.
Fanny in the last stanza of Gumilyov's poem makes one think of Fanny (one of Chénier's mistresses) mentioned by Pushkin in his elegy Andrey Shen'e (André Chénier, 1825):
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды, и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни2,
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Авель, милый наперсник моих юношеских тайн (Элегия I).
Фанни, одна из любовниц Андрея Шенье. См. оды, к ней обращенные. (Pushkin's note)
In August 1921 Gumilyov was executed by the Bolsheviks. In his poem Na smert' Gumilyova ("On the Death of Gumilyov," 1921) Graal Arelski (the penname of Stefan Petrov, 1888-1937) compares Gumilyov to André Chénier (who was executed on the Eighth of Thermidor, just three days before the end of the Reign of Terror):
Нет, ничем, ничем не смыть позора,
Даже счастьем будущих веков!
Был убит Шенье 8-го термидора,
23-го августа — Гумилёв.
И хотя меж ними стало столетье
Высокой стеною звонких дней,
Но вспыхнули дни — и в русском поэте
Затрепетало сердце Шенье.
Встретил смерть и он улыбкой смелой,
Как награду от родной земли.
Грянул залп — и на рубашке белой
Восемь роз нежданно расцвели.
И, взглянув на небосклон туманный,
Он упал, чуть слышно простонав,
И сбылись его стихи, — и раны
Обагрили зелень пыльных трав.
Все проходит — дни, года и люди —
Точно ветром уносимый дым.
Только мы, поэты, не забудем,
Только мы, поэты, не простим.
Svyatoy Graal is Russian for "Holy Grail." At the end of the first three stanzas of his poem Ya otkinul dokuchnuyu masku ("I discarded the bothersome mask," 1906) Gumilyov mentions chasha Graal' (the bowl Grail):
Я откинул докучную маску,
Мне чего-то забытого жаль…
Я припомнил старинную сказку
Про священную чашу Грааль.
Я хотел побродить по селеньям,
Уходить в неизвестную даль,
Приближаясь к далёким владеньям
Зачарованной чаши Грааль.
Но таить мы не будем рыданья,
О, моя золотая печаль!
Только чистым даны созерцанья
Вечно радостной чаши Грааль.
Разорвал я лучистые нити,
Обручавшие мне красоту; —
Братья, сёстры, скажите, скажите,
Где мне вновь обрести чистоту?
See also the expanded version of my previous post, "planets as landfalls of soul & party line in Pale Fire."