In VN's play Sobytie ("The Event," 1938) the action takes place in the morning, in the afternoon and in the evening of one and the same day (the fiftieth birthday of Antonina Pavlovna Opoyashin, the lady writer):
Мастерская Трощейкина. Двери слева и справа. На низком мольберте, перед которым стоит кресло (Трощейкин всегда работает сидя), - почти доконченный мальчик в синем, с пятью круглыми пустотами (будущими мячами), расположенными полукольцом у его ног. К стене прислонена недоделанная старуха в кружевах, с белым веером. Окно, оттоманка, коврик, ширма, шкап, три стула, два стола. Навалены в беспорядке папки. Сцена сначала пуста. Затем через нее медленно катится, войдя справа, сине-красный детский мяч. Из той же двери появляется Трощейкин. Он вышаркивает другой, красно-желтый, из-под стола. Трощейкину лет под сорок, бритый, в потрепанной, но яркой фуфайке с рукавами, в которой остается в течение всех трех действий (являющихся, кстати, утром, днем и вечером одних и тех же суток). Ребячлив, нервен, переходчив.
In 1938 August 28 (Leo Tolstoy's one hundred and tenth anniversary) was Sunday. Tolstoy is the author of Voskresenie ("Resurrection," 1899). Russian for "Sunday" is voskresen'ye. In the fourth poem of Alexander Blok's cycle Zhizn' moego priyatelya ("The Life of My Pal," 1914) the hero loses his soul on Sunday:
Когда невзначай в воскресенье
Он душу свою потерял,
В сыскное не шел отделенье,
Свидетелей он не искал.
А было их, впрочем, не мало:
Дворовый щенок голосил,
В воротах старуха стояла,
И дворник на чай попросил.
Когда же он медленно вышел,
Подняв воротник, из ворот,
Таращил сочувственно с крыши
Глазищи обмызганный кот.
Ты думаешь, тоже свидетель?
Так он и ответит тебе!
В такой же гульбе
Его добродетель!
In the cycle's seventh poem the devils speak:
ГОВОРЯТ ЧЕРТИ:
Греши, пока тебя волнуют
Твои невинные грехи,
Пока красавицу колдуют
Твои греховные стихи.
На утешенье, на забаву
Пей искрометное вино,
Пока вино тебе по нраву,
Пока не тягостно оно.
Сверкнут ли дерзостные очи —
Ты их сверканий не отринь,
Грехам, вину и страстной ночи
Шепча заветное «аминь».
Ведь всё равно — очарованье
Пройдет, и в сумасшедший час
Ты, в исступленном покаяньи,
Проклясть замыслишь бедных, нас.
И станешь падать — но толпою
Мы все, как ангелы, чисты,
Тебя подхватим, чтоб пятою
О камень не преткнулся ты…
In the cycle's eighth (and last) poem the death speaks:
ГОВОРИТ СМЕРТЬ:
Когда осилила тревога,
И он в тоске обезуме́л,
Он разучился славить бога
И песни грешные запел.
Но, оторопью обуянный,
Он прозревал, и смутный рой
Былых видений, образ странный
Его преследовал порой.
Но он измучился — и ранний
Жар юности простыл — и вот
Тщета святых воспоминаний
Пред ним медлительно встает.
Он больше ни во что не верит,
Себя лишь хочет обмануть,
А сам — к моей блаженной двери
Отыскивает вяло путь.
С него довольно славить бога —
Уж он — не голос, только — стон.
Я отворю. Пускай немного
Еще помучается он.
The portrait painter Troshcheykin (Antonina Pavlovna's son-in-law) who is mortally afraid of terrible Barbashin (with whom Troshcheykin's wife Lyubov' is in love) forgets the saying ne tak strashen chyort kak ego malyuyut (the devil is not as black as he is painted) and does not recognize the devil when he appears in the guise of Barboshin (the private detective whom Troshcheykin hires to protect himself from Barbashin).
Two days after her mother's birthday, on her dead son's fifth birthday, Troshcheykin's wife Lyubov commits suicide (stabs herself, like Shakespeare's Othello) and in "the sleep of death" (that Shakespeare's Hamlet fears) dreams of Waltz, the main character of VN's play Izobretenie Val'sa ("The Waltz Invention," 1938). In Tolstoy's Anna Karenin (1875-77) Korsunski offers Anna Arkadievna tur val'sa (to dance a waltz with him):
- Это одна из моих вернейших помощниц, - сказал Корсунский, кланяясь Анне Аркадьевне, которой он не видал ещё. - Княжна помогает сделать бал весёлым и прекрасным. Анна Аркадьевна, тур вальса, - сказал он, нагибаясь.
- А вы знакомы? - спросил хозяин.
- С кем мы не знакомы? Мы с женой как белые волки, нас все знают, - отвечал Корсунский. - Тур вальса, Анна Аркадьевна.
"This is one of my most faithful supporters," said Korsunsky, bowing to Anna Arkadyevna, whom he had not yet seen. "The princess helps to make balls happy and successful. Anna Arkadyevna, a waltz?" he said, bending down to her.
"Why, have you met?" inquired their host.
"Is there anyone we have not met? My wife and I are like white wolves—everyone knows us," answered Korsunsky. "A waltz, Anna Arkadyevna?"
"I don’t dance when it’s possible not to dance," she said.
"But tonight it’s impossible," answered Korsunsky.
At that instant Vronsky came up. (Part One, chapter XXII)
In "The Waltz Invention"Gerb (one of the eleven generals ) recites K dushe ("To the Soul"), a poem by Turvalski:
Министр. Неудивительно, что не слышали. Я повторю. Каков, по вашему мнению... Вы, Бруг, кажется, поднимаете руку. Нет? Очень жаль. Садитесь, Гриб. Плохо! Герб, пожалуйста.
Герб. К душе
Как ты, душа, нетерпелива,
Как бурно просишься домой --
Вон из построенной на диво,
Но тесной клетки костяной!
Пойми же, мне твой дом неведом,
Мне и пути не разглядеть, --
И можно ль за тобою следом
С такой добычею лететь!
Министр. Вы что -- в своём уме?
Герб. Стихотворение Турвальского. Было задано. (Act Two)
The surname Turvalski comes from tur val'sa.